... От прикосновений Гринграсс к его лицу, а потом и груди, Долохов внутренне подбирается, рассчитывая унять расфантазировавшуюся особу, но вот только глаза у Гринграсс как у куклы - почти неживые. И даже попытка лукаво улыбнуться выглядит вымученно, а не соблазнительно.
Впрочем она тут же сползает с его коленей, что, безусловно, очень кстати, и Долохов с неуместным интересом наблюдает за ней.
Разумеется, он не собирается с ней танцевать. И разумеется, неплохо бы напоить ее Успокоительным зельем и заставить поспать хотя бы пару часов - но вместо этого он с неожиданной жадностью фиксирует взглядом, как двигаются ее бедра под черным шелком платья в стиле Беллатрисы Лестрейндж.
Наверное, Астория ловит его взгляд - или они уже просто действуют по наитию, единственным возможным способом в этой ситуации, но она поднимает юбки и снова садится к нему на колени, демонстрируя черные же подвязки - у юной Гринграсс вполне уместный наряд для траура, а не для того, что она делает.
- Ребенок, что ты...
Ее руки в его ладонях не дрожат, и она упрямо цепляется за эту пуговицу на его рубашке, а потом плавно качается к нему и практически в губы выдыхает свою странную просьбу. Антонин отлично понимает, что она имеет в виду, но, Мерлин помилуй, девочка хочет слишком многого. Он старше ее на полвека и едва ли у них что-то получится, однако Астория снова его удивляет.
Он сомневается, что у нее был взрослый любовник - годящийся хотя бы в отцы, а не в деды - но Астория действует уверенно, а вместе с тем тактично. Долохов мысленно жалеет, что не выпил пару склянок тонизирующего зелья, но и так, вроде бы, пока все идет неплохо.
Рот у девочки жаркий и будто бархатный внутри, и она выглядит с его ракурса такой беззащитной и такой расслабленной - ни следа не осталось от того дикого зверька, который метался по комнате с час назад - что Антонин отгоняет прочь последние сомнения. Он не педофил, конечно, да и Асторию сейчас язык не повернулся бы назвать ребенком. Женщина, которая вцепилась одной рукой в его колено, а другой придерживает свои волосы на плече, меньше всего напоминает ему ребенка - а уж сколько зим видела эта женщина, дело десятое.
Некоторое время Долохов проводит, раскинув руки по спинке кушетки и уставясь в потолок бессмысленным взглядом, но потом все же соображает, что стресс нужно снять не ему. Это нелегко прекратить - это и не хочется прекращать, но он в какой-то момент сгребает пышные волосы Астории и заставляет ее поднять голову.
- Иди сюда, девочка.
Мисс Гринграсс не нуждается в повторении, она легким движением выпрямляется и садится на него верхом, упираясь коленями в сидение, а Долохов задирает ей юбку. Шелк холодит кожу на животе и ногах, зато Астория горячая и влажная, и Долохов понимает, что они оба готовы.
Для гордости собой место будет потом, а пока Долохов напряженно устраивается поудобнее, стаскивая друг о друга ботинки и упираясь пятками в деревянный пол перед кушеткой.
Астория нетерпеливо теребит пуговицы на корсетном лифе своего платья, и Антонин накрывает ее руки своими и с силой тянет в разные стороны шелковые части ее одежки. Нагота Гринграсс на мгновение ослепляет, но Астория доверчиво прижимается своей обнаженной грудью к нему и неловко ерзает, от чего по телу Долохова разбегаются электрические разряды.
Он сдвигается чуть ниже и теперь негромко стонет Астория, выгибая спину. Видимо, они нашли подходящее положение на чертовой кушетке. Впрочем, у Долохова даже мысли не мелькает, что где-то в доме есть удобная высокая кровать - идти куда-то с этого места в данный момент кажется просто святотатством. Он обхватывает талию Гринграсс руками, путаясь в складках сбитого мятого платья, она живо откликается на это движение и хватается за его плечи, а потом - о Мерлин Великий - все у них начинает получаться.
здесь Долохов долго мусолит таблетку нитроглицерина под языком, запивая корвалолом, накапанным дрожащей рукой
Все же в какой-то момент они добираются до кровати. Астория свернулась на боку, головой на его плече, повернувшись к нему спиной, и ровно дышит - не то спит, не то просто погружена в свои мысли. Долохов лежит на спине и не шевелится, лениво размышляя о том, что в сумерках можно послать сов во временные квартиры вроде той в Уэльсе, куда они с Гринграсс аппарировали сначала - узнать, как дела на большой земле. До Англии далеко, совы будут лететь долго, а тем временем у него будет несколько дней. У него и у Астории.
Мысль неплохая, но удивляет Антонина самим своим появлением.
Он аккуратно выдергивает руку из-под Астории и встает с кровати, накрывая ее огромным шерстяным пледом - ночи в румынских лесах холодны даже в июле.
- Пройдусь вокруг дома, - на всякий случай говорит Долохов, чтобы она знала, где его искать - он не очень помнит, что там нужно говорить школьницам после того, что у них случилось, но ему кажется по ее позе, что она хочет немного побыть одна.
Он выходит из спальни, поправляя повязку на пустой глазнице, и проводит руками по появившейся щетине - неплохо бы попозже привести себя в порядок. Его брюки свалены на полу у кушетки, и Антонин удивляется сам себе, пока натягивает штаны. Подумать только, на старости лет обзавестись малолетней любовницей. Родители Гринграсс - Мерлин, он близко приятельствовал с ее бабкой, к счастью, на данный момент покойной - вряд ли придут в восторг, хотя вот уж на чье мнение ему действительно наплевать, так это на мнение безвольного Дельфиуса Гринграсса. И вообще, с какой это стати он задумывается об Астории, как будто то, что имело место здесь и сейчас, продлится? Девочка оплакала жениха, он, Антонин, оказался в нужном месте и нужное время, говорить больше не о чем.
Склонность к рефлексии сказывается, насмешливо думает о самом себе Долохов, выходя босиком на террасу и всматриваясь в сумеречный лес за условным забором.
Он приманивает ботинки и опускается в кресло-качалку, стоящее здесь же, начиная обуваться. Рубашка осталась в гостиной, но да все равно, ему не холодно, он привычный.
Антонин не менее привычно проверяет, на месте ли палочка, и когда нащупывает рукоять в кармане брюк, спускается с крыльца и останавливается на тропе, ведущей в лес - или из леса, смотря как к этому относится.
Этот охотничий домик на самой границе его прежнего имения, разрушенного в 82-ом, когда он сопротивлялся тут своему первому аресту. Кому теперь принадлежит земля, он понятия не имеет - вероятно, румынскому МинМагии. По крайней мере, они так и не узнали об этой избушке, защищенной с особой тщательностью - и это кстати.
Это его последнее, главное убежище. Дальше бежать просто некуда, и это логично, что последний его оплот находится на земле предков.
Долохов задирает голову к небу, выискивая первые звезды, и прислушивается к крику ночных птиц в лесу. Ветер холодит его плечи, гуляет по синяку на плече на месте недавней травмы, по застарелым шрамам на боку от чьего-то Секо - в Азкабане так себе условия для остаточного заживления ран, так что бок до сих пор ноет в дождливую погоду.
Как будто в ответ на его мысли, вдали гремит гром. Лес замолкает в предчувствии грозы - Долохов, выросший посреди такого же леса, понимает это нарастающее напряжение.
Он возвращается в дом.
Он соврал Астории. Никакого условного знака нет - они всегда возвращались в штаб после любого исхода операций, ориентируясь на пульсацию Метки, но сейчас Метка молчит.
Что это значит, Антонин не знает, но его это прилично нервирует. Когда последний раз так внезапно замолчала Метка, вскоре он получил весточку, что Лорд пал, и вынужден был спешно сбегать из Англии, охваченной противопожирательским огнем, после ареста Лестрейнджей в полном составе.
Надо бы аппарировать до ближайщего населенного пункта и разжиться совами - но это подождет. Сейчас им обоим необходим отдых.
Он прикрывает дверь в домик и накладывает простейшие, но эффективные сигнальные чары - просто привычка, ведь периметр вокруг защищен куда более сильной магией.
Принюхивается к тушенке, но она не вызывает у него аппетита, и он отставляет банку обратно на низкий грубый стол перед камином. Антонин не спешит возвращаться в спальню, потому что ему все еще дико и странно после Азкабана наличие второго человека в кровати. Это нервирует почти так же, как молчание Метки.
За окнами стремительно темнеет и он зажигает газовые светильники невербальным Инсендио, а потом проходит в ванную и ищет на полках бритвенный набор - Антонин унаследовал привычку бриться вручную от отца, одну из немногих перед тем, как отец и старший брат погибли во время войны Гриндевальда. Все мужчины из рода Долоховых не пользовались бреющими заклинаниями - что-то такое сказал ему отец, и Антонин исправно следовал традициям.
Он подогревает чарами воду в фарфоровом тазу - ну разумеется, здесь нет централизованного отопления, только колодец, который он навестил вскоре после прибытия - и разводит мыльный раствор, пахнувший простынями в Малфой-мэноре - не то сиренью, не то ландышами.
Разворачивает кожаный сверток, где лежит опасная бритва, зачарованная на вечную остроту, и проводит большим пальцем вдоль блестящего края лезвия. Тонкая длинная царапина немедленно начинает кровоточить, и Антонин заживляет порез с помощью палочки и принимается тщательно мылить подбородок и щеки. Когда он в очередной раз поднимает глаза, то за своим плечом видит отражение Астории, завернувшейся в плед.
- Тебе не помешало бы поспать, - отстраненно произносит он и полностью сосредотачивается на бритье.
