Harry Potter and the Half-Blood Prince |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Harry Potter and the Half-Blood Prince » Архив флэшбэков » [Конкурс: "Вражда ПП"] Pansy Parkinson & Draco Malfoy. ЗАКОНЧЕН
Конкурсный флэшбек номинация: "Вражда ПП".
Участники: Pansy Parkinson & Draco Malfoy
Ваши темы на выбор:
1) Совместная отработка у Роланды Хуч и случайная блокировка замка сарая для метел, когда вы внутри;
2) Кастинг в Пожиратели смерти.
Желаем удачи!
1) Совместная отработка у Роланды Хуч и случайная блокировка замка сарая для метел, когда вы внутри
Где-то рядом кричит Дафна. Просто визжит, можно сказать. Долгое протяжное "Ааааааааааа!"
У Паркинсон горят ободранные колени, но она не встает с них, продолжая бить по лицу распластавшуюся между ее бедер Асторию Гринграсс, которая уже утеряла весь свой пыл и теперь тоненько скулит, даже не имея сил прикрыть голову руками. Панси делает это вовсе не из-за того, что Астория вчера вечером целовалась с Малфоем в общей гостиной, вовсе не из-за этого. Ей абсолютно наплевать на Малфоя, зависшего неподалеку на метле и наблюдающего за безобразной сценой девчачьей драки, прервавшей тренировку квиддичной команды, с непроницаемым и равнодушным выражением лица. Даже не так. Ей не наплевать: она его ненавидит. Ненавидит до перехватывания дыхания, до темноты в глазах, до болезненных спазмов между ног.
И ей все равно, с кем он целуется по вечерам. Главное, лишь бы не с ней. Она бы ударила его, вздумай он...
И когда Астория, сидящая с видом победительницы уровнем ниже, замечает, что фиолетовая помада делает Панси еще более уродливой, чем она есть, Паркинсон бьет ее, как хотела бы ударить Малфоя. В каком-то смысле она бьет Малфоя через Асторию.
Сквозь визг Дафны пробивается сумасшедший смех Забини и крики Миллисенты. Булстроуд кричит что-то ободряющее, а Панси снова бьет Асторию по щекам, сжимая кулак, и поднимает глаза, чтобы поймать ничего не выражающий холодный серый взгляд.
Малфою тоже все равно. Он тоже ненавидит Панси.
- Прекрати! - Нотт спрыгивает с метлы, едва не оступается на деревянных трибунах и перескакивает через скамью, приземляясь прямо рядом с Панси и Асторией. - Прекрати, ненормальная!
Сильные руки обхватывают Паркинсон за талию, тянут прочь от ее жертвы, а Панси все тянется растопыренными пальцами к Астории, желая вцепиться в нее, разодрать ее нежную кожу щек, выцарапать глаза, а сама смотрит, смотрит на Малфоя. Ее ненависть бушует вокруг, грозя затопить всех своими удушающими волнами, и Панси даже хочет этого, хочет утонуть сама вместе с ним.
Они враги. Враги. Это слово прокатывается на языке как кедровые орешки, чуть горча. Вражда. Она, Малфой и вражда.
- Мисс Паркинсон, - потрясенный голос Хуч отвлекает ее. Она совсем забыла о тренерше, влекомая страстью к убийству.
- Мисс Паркинсон! Это просто недопустимо. Пятьдесят баллов со Слизерина! Я немедленно доложу директору и напишу вашим родителям, а сегодня вечером жду вас на отработку сразу же после ужина...
Отработка? Просто отлично. Она не будет видеть, как Малфой утешает Гринграсс, что может быть лучше. Не будет задыхаться от ненависти.
- ... И вас, мистер Малфой, я тоже жду после ужина на отработку.
Что?!!
- При чем здесь я? - голос у Малфоя такой же, как и он сам. Холодный, идеальный и ненавистный. А еще спокойный и равнодушный, как будто он спрашивает о погоде в Лондоне.
Хуч несколько секунд смотрит на него, а затем качает головой:
- Вы староста, мистер Малфой. Вы должны были прекратить это, а вы просто наблюдали. Неужели нравилось?
О да. Ему нравилось. Панси готова поклясться, что чувствовала волны удовольствия от него. Малфою нравилось смотреть, как она избивает Гринграсс, и за это Панси ненавидит его еще сильнее.
Малфой пожимает плечами, кивает и, бросив еще один ледяной взгляд на Панси, снижается. Тренировка окончена.
Она оглядывается. Рыдающую Асторию уже увели Дафна и Тео, Миллисент одобрительно ухмыляется, и Панси ухмыляется в ответ, несмотря на боль в содранных коленях и расцарапанных руках и щеке.
- Ты чокнутая, знаешь? - говорит Булстроуд, протягивая Панси платок.
- Знаю, - отвечает Паркинсон и, пошатываясь, начинает спускаться с трибуны. Тренировка окончена. Ненависть чуть отступила, давая дышать. Ей легче. Наверное, если она хоть однажды ударит Малфоя, это будет самым счастливым событием в ее уродливой жизни.
За ужином обе Гринграсс отсутствуют. Астория в больничном крыле, а Дафна наверняка утешает сестричку. Малфой тоже должен быть в Больничном крыле, но не тут-то было. Он сидит на своем месте, наискосок от Панси, между Забини и Гойлом, и на его лице чувств меньше, чем на лицах каменных статуй в коридорах школы. Ему как будто все равно, что он крупно попал на отработку, а может, и правда все равно. Это же Малфой.
Аппетита нет, но Панси мужественно заталкивает в рот куски курицы. Может, ей повезет, и она сможет блевануть на Малфоя после ужина. В любом случае, она должна есть и выглядеть довольной собой, иначе ее драка с Гринграсс окажется смешной, а не страшной.
И она ест и выглядит довольной собой. До тех пор, пока Милли не умудряется все испортить.
- Ты будешь так поступать с любой его девчонкой? - взволнованным и очень громким, просто на весь Большой Зал, шепотом спрашивает она у Панси, роняя с вилки недоеденную капусту.
Кажется, это слышали даже за столом преподавателей.
Панси отрывает взгляд от своей тарелки и первое, что она видит, это презрение в глазах Малфоя. Она ненавидит его. О, как она его ненавидит.
- Умерь свои эротические фантазии, Булстроуд, - громко и четко говорит она, как будто отвечая урок. - Астория Гринграсс получила за свое хамство. Нельзя нахамить мне и уйти безнаказанно, а то, о чем думаешь ты, это бредни сексуально неудовлетворенной девственницы.
Миллисент хмурится обиженно.
- Можно подумать, ты сексуально удовлетворена, - наконец, соображает она, но Панси уже вышла из-за стола и отравленная стрела пропадает даром.
- До отбоя рассортируете метлы по степени их износа и обработаете прутья, завтра продолжите - отрывисто распоряжается Хуч. Кажется, ей неприятно находиться рядом с ними, но Панси это не задевает. Мир не очень любит Панси Паркинсон, и она платит ему взаимностью. Но ненавидит она только Драко Малфоя.
Малфой молча отправляется в противоположный конец сарая для метел, скидывает изящным жестом, от которого хочется блевать, мантию, и остается в белой рубашке и школьных брюках, дорогих и наглаженных. В этом весь Малфой. Он даже на отработку собирается как на бал, и за это Панси его особенно ненавидит. Она садится на ближайшую лавку, наплевав на то, что может помяться юбка и мантия, завязывает волосы в неаккуратный пучок и берет первую попавшуюся метлу, выглядящую ровесницей ее отца.
Хуч выходит из сарая, а порыв ветра захлопывает дверь, но никто не обращает на это внимания.
Они работают довольно быстро: время летит незаметно, думает Паркинсон, когда ты сосредоточена на изобретении способов убийства. Неизвестно, о чем думает Малфой в своем углу, но он тоже молчит. Они не обсуждают свою вражду, тут нечего обсуждать. Она просто есть между ними и они чувствуют ее постоянно. Это все равно, что обсуждать руки или ноги.
Когда время подходит к отбою, Малфой также молча отбрасывает очередную метлу и тянется за мантией. Панси следует его примеру и идет к двери. Рывок, но безрезультатно. Дверь захлопнулась.
Панси испытывает момент паники, потому что чувствует, как Малфой за ее спиной уже идет к двери и вот-вот окажется в паре футов. Она трясет дверь как ненормальная, потому что боится отпустить ручку.
Воздух густеет от ненависти, наполняя ее легкие огнем и серой.
Отредактировано Pansy Parkinson (2012-08-02 01:00:02)
...
Если он не говорит об этом, это не значит, что ему не нравится. Даже честнее будет сказать, что ему нравится - нравится огненное бешенство Паркинсон. Ненависть слишком сильная эмоция для него, зато он может напрямую подпитываться чистой энергией безумной ненависти, которую испытывает она. Это как схватить молнию, иногда лениво думает он, наблюдая, как между бровей Паркинсон появляется морщина, свидетельствующая о приближающейся вспышке, - ты получаешь заряд и никто не знает, что ждет тебя в следующую минуту.
Они невзлюбили друг друга с первого взгляда, с первой встречи, как любят писать романисты, и с годами это чувство крепло. Они были истинными врагами, не имеющими ни малейшей объективной причины для вражды, и это делало их взаимоотношения исполненными высшего смысла - он презирал ее, она его ненавидела. Они были противоположностями во всем и оба старались подчеркнуть это - счастлив тот человек, кто найдет себе такого врага, абсолютного, идеального. Невысокая, коренастая темноглазая брюнетка Паркинсон, у которой скуку вызывала любая книга, а интерес - лишь области эксперимента, и светловолосый, светлоглазый высокий и тощий Малфой, приветствовавший правила и дисциплину. Крикливая, экспрессивная, страстная Паркинсон и молчаливый равнодушный Малфой.
Между ними могло быть все, что угодно, но была вражда, подпитывающаяся искрами, высекаемыми при каждом столкновении.
И Малфою кажется, что Паркинсон тоже с охотой идет на эти столкновения, редкие, но тем более ценные.
Они даже не ругаются вслух, им не нужно произносить затертые банальные фразы. Им достаточно скрестить взгляды, и Малфой чувствует себя так, будто хлебнул огневиски.
И ему нравится смотреть и немного противно, когда Паркинсон дает выход своим эмоциям. Это каждый раз похоже на стихийное бедствие, на ураган или лесной пожар, и он не может глаз отвести, глазея на сумасшедшую однокурсницу, которую он все же презирает за это - за ее эмоциональность, несдержанность.
И сейчас, когда она трясет дверь, ему тоже нравится за ней наблюдать, за тем, как напрягаются ее плечи под тканью мантии, за тем, как она упирается ногами в обыкновенных школьных туфлях в выщербленный пол сарая.
Но им лучше разойтись как можно скорее. Они и так слишком близко, и Малфой чувствует в воздухе приближающуюся грозу. Почти пахнет озоном, но ведь небо было ясным, и он списывает это на разыгравшееся вблизи Паркинсон воображение.
- Отойди, - тихо роняет он, доставая палочку из чехла на ремне. Слово камнем падает в болото вражды между ними, бездонное и зловонное. Паркинсон застывает, как будто он заорал ей в ухо.
На мгновение ему кажется, как будто он вышел из своего тела и смотрит на все это со стороны - девушка в мятой мантии, с небрежно поднятыми в пучок волосами и расцарапанной щекой, вцепившаяся в дверную ручку, и за ее спиной, в трех-четырех шагах, он сам, надменный и спокойный как всегда.
Они хорошо смотрятся вместе, потому что между ними искрится ненависть Паркинсон и его презрение. Это делает ее интересной. Настолько интересной, что иногда он провоцирует вспышки ее ярости, но всегда исподтишка, тщательно следя за тем, чтобы это оставалось в тайне. Например, бедная Астория даже не догадывается, что ее внезапная попытка взять верх в факультетской иерархии над Паркинсон, целиком и полностью на его ответственности. Не то, что бы он разыграл дневную сцену как опытный дирижер, нет, он не велел Гринграсс хамить, но сплетал тонкую паутину полунамеков и умалчиваний, пока, наконец, не рвануло.
Астория перестала интересовать его, едва закрыла рот после высказывания своего мнения о Паркинсон, и дальше он наблюдал лишь за королевой безумия, клубком ненависти. Вызывающий лишь скуку и равнодушие мир вокруг Малфоя преображался с появлением Паркинсон, приобретая цвет, яркость и глубину, и какая разница, что источником этого преображения были ненависть и презрение.
Она может отойти, а может развернуться и попытаться ударить его - в Панси Паркинсон нельзя быть уверенным - и он ждет, прищурившись, готовый к обоим вариантам одновременно и почти желающий, чтобы она попыталась напасть на него. Он давно мечтает о том, как перехватит ее руку, сожмет до боли, заставив ее просить о пощаде - но ему нужен повод.
И когда она отходит, по-держась прежнему спиной к нему, он разочарованно выдыхает сквозь зубы.
- Аллохомора, - но заклинание не помогает. Он повторяет еще несколько раз, пока не убеждается в тщетности попыток, и затем пробует несколько более сложных заклинаний, которыми пользуется дома, но и это безрезультатно. Они заперты в проклятом сарае для метел - он и Паркинсон.
Такой отвратительный голос. У Малфоя даже голос малфоевский, и Панси уверена, что узнала бы его из тысяч. У нее мурашки бегут по спине от его голоса, и еще от того, что он стоит в паре шагов от нее. И разговаривает с ней. Мурашки отвращения, ненависти, ярости.
Она стискивает пальцы вокруг дверной ручки, закрывает глаза и перестает дышать, концентрируясь на своей ненависти, как будто это чувство должно помочь ей выбраться из сарая. Как будто если она посильнее сожмет ручку, вдавливая пальцы до боли в металл, дверь откроется чудесным образом. Впрочем, рассуждения о чуде смешны и нелепы от чистокровной ведьмы, знакомой с магией с рождения.
Паркинсон продолжает сжимать латунную ручку, и та уже немного нагрелась от тепла ее ладони. Малфой позади стоит совсем тихо, если не считать его просьбы-приказа, и можно было бы даже подумать, что она тут одна, если бы не ощущение его присутствия, которое Панси угадывает каким-то шестым чувством. Будто что-то сидит у нее в голове и любезно сообщает "Здесь Малфой!", когда он оказывается в пределах некоего личного пространства Панси. Если и так, то у нее или очень обширное личное пространство, или очень чутко настроенное на Малфоя.
Поняв, что пауза затянулась, и почувствовав себя неуютно от того, что позади нее стоит затаившийся Малфой, от которого она подсознательно ожидает чего-угодно, Панси осторожно отодвигается вбок от двери, освобождая доступ к ручке, не оборачиваясь к Малфою, хотя короткие волоски на ее шее поднимаются из-за напряжения.
В какой-то момент ей кажется, что он шагнет к ней и что-то сделает, что-то страшное, что навсегда останется между ними кровавым пятном на болоте их ненависти и вражды, но он тихо выдыхает и сразу же, на выдохе, произносит заклинание, а потом снова. И снова. И еще сколько-то раз, и она перестает считать, лишь смотрит на безобидные искры от его магии, чуть повернув голову.
Она даже палочку не достает. В Чарах Малфой куда лучше, и если уж у него не получилось, то у нее точно нет козыря в рукаве.
В какой-то момент ей надоедает. Главным образом, потому что Малфой не пользуется невербальными чарами, и она постоянно слышит его голос, эту манерную растянутость гласных, нотки превосходства над всем подряд, самодовольство...
Это становится невыносимым, а у нее и так болит голова и ноят ободранные колени под мантией.
- Замолчи, - не выдерживает она, оборачиваясь к Малфою, и кладет руку ему на рукав рубашки, чуть повыше запястья. Это роковой жест, кажется ей сразу же. Это что-то изменит прямо сейчас, кажется ей в следующую минуту.
Время останавливается вокруг них, его рука под ее пальцами чуть дергается, как будто он сам не знает, что сделает в следующее мгновение, палочка по-прежнему указывает на ручку двери.
Паркинсон кажется, что она никогда в жизни не находилась так близко к Малфою. Так близко и нельзя. У нее в мозгу взрываются предохранительные нейронные цепи, плавясь в пламенной ненависти, и она смотрит в глаза своего заклятого врага. А потом бегло оглядывает все его лицо.
У Малфоя, оказывается, капризно изогнутая верхняя губа, довольно полная, и это даже некрасиво, что странно, потому что она привыкла думать о нем, как о красавце. Тонкий нос и темные, контрастирующие с почти белыми волосами брови. Высокий лоб, перерезанный поперечными морщинами, чуть впалые щеки. Длинные почти бесцветные ресницы. Серые радужки и черные шальные зрачки. И это тоже странно, странно, что глаза Малфоя не тусклые по-рыбьи, как ей всегда казалось, а имеют насыщенный серый цвет, который можно, да, все же можно сравнить с грозовым небом и тому подобной ерундой. Почти незаметный шрам над левой бровью Малфоя она видит будто под маггловским микроскопом, а до этого момента была уверена, что у Малфоя нет ни малейших изъянов во внешности.
Она хочет спросить, откуда этот шрам, и даже открывает рот, но тут же прикусывает себе язык, потому что этот вопрос за гранью реальности, на которой с трудом балансирует вся ситуация.
Ее руку будто жжет огонь, а от боли в прикушенном языке наваждение рассеивается. Она только что как зачарованная пялилась на своего врага. Интересно, сколько времени это продолжалось? И как он отреагирует?
...
Он продолжает повторять заклинание за заклинанием, пока Паркинсон не перебивает его. Перебивает. Его.
Велит ему замолчать и дотрагивается до него.
Он вздрагивает больше от ее прикосновения, чем от чего-то еще, и обрывает на середине заковыристое заклинание, которое им едва ли покажут в школе.
Она не должна прикасаться к нему, не так ли? Физический контакт между ними - это вообще из области запредельного.
Например, спроси кто-либо у него чуть раньше, что произойдет, если они с Паркинсон столкнутся друг с другом, он бы не задумываясь ответил, что будет взрыв... Или нечно подобное, что уничтожит жизнь на милю вокруг.
А на самом деле ничего не происходит. Вообще ничего. Только очень тихо, потому что они оба молчат, и даже ожидаемой грозы нет. За пределами сарая вроде бы идет своим чередом вечер, в замке наверняка Филч уже начал обход коридоров с целью отлова нарушителей, а они с Паркинсон застряли здесь, да еще и так неожиданно близко.
Паркинсон смотрит ему прямо в лицо, чуть хмурясь и вряд ли зная об этом. Она будто хочет что-то прочитать на его лице, ищет понятные только ей знаки и вообще вся сосредоточена на нем чуть более, чем полностью. Малфой даже не уверен, что кто-либо смотрел на него еще хоть раз в жизни так же внимательно.
Ей пришлось немного запрокинуть голову, как будто в ожидании поцелуя, только ведь Паркинсон скорее Поттера поцелует, чем его, поэтому эту неуместную мысль Малфой прогоняет, едва она оформляется в сознании.
Он тянет руку из хватки Паркинсон и она позволяет ему это. Ее пальцы соскальзывают с ткани его мантии, а ему вдруг становится очень жарко под пристальным взглядом темных из-за вечерних теней сарая глаз однокурсницы.
Паркинсон приоткрывает рот и его мысли о поцелуе возвращаются, но это совсем ненормально, поэтому он отводит глаза от ее блестящих губ, снова покрытых темно-лиловой помадой. Ее рот как будто нарисован на глянцевой бумаге, и когда она снова смыскает губы, он почти слышит звук мнущегося пергамента.
Проходит, наверное, пара секунд с того момента, как она положила руку на его запястье, но ему кажется, что время тянется вокруг как карамельные тянучки. Что они стоят так уже долгие годы - рука Паркинсон скользит по его мантии куда-то вниз, она изучает его лицо, а он смотрит в ее глаза, думая, что это вообще такое.
Когда-то Панси Паркинсон ему нравилась - совсем давно, на младших курсах. Она была веселой, смешливой - и такой и осталась. А вот он изменился. И, изменившись, не смог и не стал терпеть Паркинсон.
Или она не стала терпеть его, заносчивого, самоуверенного зануду, осуждающего любую ее выходку.
Так или иначе, что-то произошло, вот только он не помнит, что, а может, и никогда не знал, но сейчас ему становится это жизненно важным.
Ведь не приснилось же ему, что они дружили когда-то.
- Почему ты ненавидишь меня? - спрашивает Малфой.
Ему даже интересно. В том, что ненавидит, он не сомневается, Паркинсон не дает себе труда скрывать это, но вот причина... Должна же быть причина.
У всего в мире есть причина. И ему кажется, что причина Паркинсон будет достойной. Что она ему понравится. Что она придаст немного смысла его существованию.
Он снова смотрит на Паркинсон, задаваясь вопросом, почему она продолжает глазеть на него. Это даже неприлично, так его рассматривать. Что она хочет увидеть? Может быть, тоже задается вопросом о том, что произошло в детстве?
Пальцы Паркинсон окончательно соскальзывают с ткани его рукава. Больше она не держит его. Между ними снова ничего нет - и в то же время есть так много всего.
От вопроса, который задает ей Малфой, она вздрагивает и окончательно отцепляется от его рукава. Их случайный контакт разорван, но у нее онемели кончики пальцев, которыми она прикоснулась к Малфою, а всю ее потряхивает, будто через ее пропускают ток. Хотя почти так и есть: его взгляд как удар молнии. От него ее сердце останавливается на мгновение и заходится в безумной пульсации, которую она ощущает вокруг себя.
Почему она его ненавидит? Потому что он такой холодный, такой идеальный, как картинка из журнала, такой невозмутимый, такой образцово-показательный, а еще он казался ей раньше таким красивым, как могут быть красивы статуи в парке его семейного поместья... Она ненавидит его за все это. За то, что они были друзьями, а потом перестали ими быть. За то, что Астория Гринграсс гордо сидит рядом с ним за столом факультета в Большом Завтраке, а Лаванда Браун, по слухам, несколько раз встречалась с ним на Астрономической башне после отбоя, наплевав на межфакультетскую вражду.
Ненавидит за то, он не смотрит на нее, а если и смотрит, то с презрением и насмешкой. Ненавидит за то, что он оставил ей возможность только ненавидеть себя. Ненавидит за то, что он ненавидит ее.
Все это так просто и понятно, вдруг открывается Паркинсон. Века будет идти друг за другом, галактики умирать и зарождаться, звезды гаснуть и вспыхивать, а такие девочки как Панси Паркинсон будут ненавидеть таких мальчиков как Драко Малфой, потому что ненависть - это всего лишь оборотная сторона другого чувства, такого же сильного и такого же иррационального.
Все это так просто и понятно, но это совершенно невозможно объяснить кому-то, тем более, Драко Малфою, требовательно смотрящему ей прямо в глаза.
- Я... Я вовсе не ненавижу тебя, - выдыхает Панси и голос почему-то звучит глухо и хрипло, как будто она долго бежала в гору.
Когда он так близко, ее ложь оказывается вовсе не ложью. Она сейчас и правда его не ненавидит, вдыхая чуть слышный запах мяты и полироли для метел. Неужели так пахнет Малфой? Неужели именно это чувствует Астория Гринграсс, наклоняясь над Амортенцией?
Сама Панси над Амортенцией чувствует запах озона и моря, и поэтому она глубоко выдыхает от облегчения, что ее Амортенция пахнет не Драко Малфоем, а затем так же глубоко вдыхает.
И здесь это происходит. Под тонким флером мяты и полироли Малфой одуряюще пахнет холодным морем. А еще, разумеется, озоном, как будто Панси в эпицентре грозы.
Она резко дергается, чуть отворачивая голову, но поздно, она уже не может избавиться от этого запаха, притвориться, что не заметила, притвориться, что это не Драко Малфой.
И это ужасно. Так ужасно, что у нее перехватывает дыхание и она чувствует, как кровь сначала приливает к ее щекам, наверняка делая похожей ее широкие, такие не-английские скулы на пионы, а затем также быстро отливает, оставляя ее инферно-бледной, почти как сам Малфой.
Сейчас она могла бы ему даже понравиться, вдруг думает она полуистерично. Такая бледная. Такая а-рис-то-кра-тич-на-я.
Она облизывает губы, проводя языком по своей лиловой помаде, чувствуя во рту сладковато-мертвый вкус косметики, а хочет чувствовать вкус Малфоя. Все в сарае теперь пахнет морем, воняет озоном, тянет мятой, и она посреди этого парфюмерного безумия сходит с ума от желания...
От желания того, чего нельзя желать. Кого нельзя желать.
- Ты слишком много возомнил о себе, - дрожащий голос выдает ее с головой, но она упряма, как может быть упряма только шестнадцатилетняя Персефона Паркинсон, которая знает, что вражда - это единственное, что может быть между ней и Драко Малфоем. Она вцепляется в эту вражду, от которой осталось лишь только слово, пустое название, потому что все остальное растворилось в запахе озона, моря и мяты, вцепляется в нее со всей силы, чтобы вернуть расползающуюся ткань нормальности в целое состояние...
И очень хочет, чтобы Драко Малфой поцеловал ее. Чтобы она узнала, каково это, и смогла вернуться к своей вражде, своей ненависти, вычеркнув все это из памяти и из реальности.
...
- Я... Я вовсе не ненавижу тебя. - Теплое дыхание Паркинсон касается его шеи и она облизывает губы, а он следит за блестящим кончиком ее языка, касающегося жирной помады. - Ты слишком много возомнил о себе.
Ее голос дрожит. Знакомо и предсказуемо - если бы это была не она, а любая другая.
- Ну конечно, - тихо хмыкает Малфой. - Я слишком много возомнил о себе. Земля плоская. Магии не существует, а ты меня не ненавидишь.
Только вот то, как сейчас на него смотрит Паркинсон, отвлекает настолько, что он забывает и почти весь свой богатый ассортимент разнообразных издевок.
Он думает о том, какова на вкус ее помада, и о том, как окрасился в темно-лиловый кончик ее языка от соприкосновения с губами.
Воцарившееся между ними молчание нарушает после долгой паузы странно знакомый звук, который почти тут повторяется, и снова, и еще раз, пока Малфой не узнает шум дождя за пределами сарая. Тучи, собирающиеся весь день, к ночи все же оказались готовы пролиться.
Малфой задирает голову к потолку, просто потому что это инстинкт. когда ты слышишь дробные удары тяжелых капель о жестяную крышу, и в этот момент ему на щеку падает первая холодная капля, застывает на мгновение, а затем скатывается вниз, к шее, оставляя мокрую дорожку на коже.
Вторая капля разбивается о бровь и разлетается веером еще более мелких капель, от чего он зажмуривается, трясет головой и снова смотрит на Паркинсон.
- Крыша протекает, - он всегда был сторонником проговаривать очевидное.
В очередное подтверждение его слов третья капля ударяется о лоб Паркинсон, скатываясь по переносице. Паркинсон тоже задирает голову.
Она задирает голову к потолку, но выходит так, будто к нему, и когда следующая капля попадает прямо в центр ее темных губ, он не может удержаться от того, чтобы наклониться к ней и слизнуть эту влагу.
И тут же пожалеть об этом настолько сильно, что если бы мысли были материальными, то лежать Паркинсон на дощатом полу сарая мертвой.
Они таращатся друг на друга некотрое время, а когда Малфой решает, что терять ему больше нечего, он резко хватает Паркинсон за руку чуть выше локтя и притягивает еще ближе к себе. Она больше похожа на безвольную куклу и не сопротивляется, что очень не нравится Малфою, привыкшему к совсем другой Панси, но когда она закрывает глаза и приоткрывает рот, хватась за полу его мантии в районе груди, он меняет свое мнение.
Ему нравится, определенно нравится.
Их губы соприкасаются беззвучно и вкус у Паркинсон именно такой, как ему и казалось - вкус слив, дождя и неизвестной терпкости чего-то вроде шоколада. Возможно, ее помады. Возможно, ее самой. Возможно, чего-то еще.
У нее горячий уверенно-ленивый язык, и Малфой посасывает его, проходясь своим языком по самому кончику, чтобы узнать, наконец, вкус помады Паркинсон, но снова неудачно. Зато теперь он знает, каков ее рот изнутри и как она двигает губами. За это знание он вряд ли получит дополнительные баллы, да и на экзаменах это ему не пригодится, но это все равно из разряда вещей, которые он хотел бы забыть прямо сейчас.
- Я тебя.., - шепчет Паркинсон, едва он оставляет в покое ее губы и целует ее в подставленные веки.
- Ненавижу, - заканчивает фразу Малфой и Панси снова облизывает губы и он снова возвращается к ее рту.
- Мистер Малфой, мисс Паркинсон, - Хуч стоит в проеме распахнувшейся двери и переводит взгляд с Малфоя на Паркинсон и обратно. С полей ее низкой шляпы стекают потоки воды прямо на плечи, но она этого не замечает.
- По пять баллов с каждого за неподобающее поведение, - наконец соображает она. - Можете быть свободны до завтра.
Паркинсон отстраняется от него мгновенно, едва Хуч заговорила, а теперь идет к двери и выходит наружу, не обернувшись и не обращая внимания на дождь. Малфой разглядывает ее прямую спину, а затем смотрит на профессора.
- У вас заедает замок здесь, - спокойно говорит он и тоже идет прочь из сарая, поднимая руку ко рту и тщательно вытирая губы. На пальцах у него остаются темно-лиловые разводы, зато он знает, что вражда имеет вкус слив и паркинсоновской губной помады.
Конец.
Вы здесь » Harry Potter and the Half-Blood Prince » Архив флэшбэков » [Конкурс: "Вражда ПП"] Pansy Parkinson & Draco Malfoy. ЗАКОНЧЕН