Рождество грядёт, хо-хо-хо! Рождество идёт, хо-хо-хо! Песни поются, эль течёт рекой, речь заплетается узлом, а узел расплетается верёвкой!
Именно такие слова почему-то всплывали в разуме мистера Грегори, когда он спокойно стоял посреди своей небольшой комнатки в левом крыле второго этажа Хогвартса, спокойно так снаряжаясь в путь-дорогу. Комнатка была довольно милой, стоит заметить, здесь хватало как нужных, так и просто красивых вещей, обставлена она была человеком с неплохим чувством вкуса. Пара удобных и дешёвых ковров, шкаф и зеркало, комод с тумбочкой, кровать и радио с неплохим таким камином. Да ещё и окно, да, окно на озеро, которое в эти дни превращалось в настоящее развлечение для всех желающих! Кстати, надо будет провернуть тренировку в дуэльном клубе на льду и на коньках, пусть привыкают детишки к тому, что поединка можно ожидать где угодно. Надо было быть настороже, всегда на взводе вне безопасных стен родного дома. Конечно, жить в абсолютном напряжении невозможно, но простая бдительность очень даже не повредит.
Ну, что-то он явно отвлёкся за разглядыванием вида в окне, так что. пожурив сам себя, Александрос ловко защёлкнул замки своего переносного саквояжа, в который он набрал всякой всячины, в том числе и подарков, для самых разных людей, положившись на интуицию и подсказки своего верного кота Маркиза, что гордо возлежал в позе, в которой Грегори предпочёл бы увидеть белокурую девушку в самом-самом прекрасном возрасте, нежели своего любимца. Собственно, очень бы даже хотел получить такой подарок! Александрос даже застыл, полузакрыв глаза и с глупой улыбкой предавшись грёзам об украшенной бантиками обнажённой нимфе, или же как их именовали ныне, вейле. Впрочем, он тут же стёр это мечтанье, постаравшись затолкать его в самые глубины разума, а то, учитывая страсть многих к легилименции, его могут и засмеять.
Нахмурившись, аврор ещё раз пробежался глазами по списку подарков, по собранным вещам, и, кивнув, спокойно вышел из своей комнаты. Дождался, когда выбежит его кот, и закрыл двери. Любимец, не дожидаясь хозяина, как было уговорено, помчался в сторону Гриффиндорской башни, хвостатому проказнику предстояло передать записку мисс Браун с просьбой позаботиться о нём и не раскармливать животное в отсутствие Грегори. Сам же маг неспешным шагом, с саквояжем в руке, направился прямо вниз, на первый этаж. Песни, пляски, веселья, поздний обед. Эх, весёлая, радостная жизнь, пускай и омрачаемая новостями из "Пророка" и вызывающая покачивания головой, явно неодобрительные. Без тебя будет весьма скучно.
Александрос остановился рядом с тем местом, где обычно бдел и сидел Аргус Филч вместе со своей кошкой и огромной коллекцией детекторов тёмных искусств. Из саквояжа немедленно был изъят длинный свёрток и тут же возложен на стул. Что же, стоит надеяться, что сквиб порадуется подаренной метле, что сама собой чистит, главное сказать, что-где-как, не забыв прочитать вложенную инструкцию и поздравления. Ещё пара свёртков то тут, то там, и мистер Грегори покинул Хогвартс, отправившись прямо по вечернему снежку в сторону ворот. Лёгкие беседы с встреченными аврорами, преподавателями и учениками, кивки и улыбки, а иногда даже и подарки, и невероятно щедрый и довольный в этот момент Алекс не то что вышел из Хогвартса, но даже из Хогсмида, за всем этим даже и не заметив сего факта сразу.
На лице его возникла забавная улыбка, глаза ярко сверкнули. Он развернулся к громаде замка, замахав рукой. И, не размышляя особо долго, резко повернулся, трансгрессируя в сторону Норы, благо давным-давно рукой Артура Уизли было написано на клочке пергамента её точное месторасположение, показанное многим из Ордена. Однако, Александрос пропустил одну важную деталь - он был не один. Перед глазами блеснула серебряная личина, ужасная и пугающая, всё окрасилось красным, тело ломало от боли...А затем, окровавленный и раненый маг рухнул на снег, потеряв от такого перемещения не только кусок плоти на спине, расщеп всё-таки даже у него иногда случался, но и сознание и немного крови. Снег быстро окрасился красным, зашипев от жара кровавой жидкости буйного мага.
Впрочем, ему не было суждено пребывать в долгом забытьи. Превозмогая боль, прикусив губы до крови, лишь бы не застонать, Александрос с трудом поднялся на ноги, пошатываясь. Саквояж сам полетел за ним, благо было достаточно лишь краткого взмаха палочкой. Впереди была видна Нора, мимо которой и пролетел в трансгрессии преподаватель дуэльного клуба. Шаг, ещё шаг, крови всё больше. Не смей отключаться, Грегори, не смей отключаться! Где-то там, далеко на краю земли, тебя ждёт завёрнутая в бантик обнажённая нимфа, а ты тут пытаешься сбежать от боли в объятья смерти! Шаг, один за другим, оставляя позади кровавые кляксы и пятна, Александрос потихоньку преодолел расстояние, отделяющее его от Норы, а после и препятствие в виде изгороди. Лёгкий стук в двери, пожалуй, мало кто слышал, но дверь ему всё же открыли!
- Здравствуйте...я ваша тётя.- выдавил какую-то тарабарщину Грегори, глупо улыбнувшись и бухнувшись носом в доски пола прямо у ног миссис Уизли, толком и не ответив на вопросы, но всё-таки найдя силы хоть улыбнуться и придти в себя. Маг пребывал в плохоньком состоянии: мантия на спине изорвана и обожжена, равно как и плоть, множество рубцов, плюс отсутствующий кусок плоти и идущая красная жидкость жизни. Повезло, что он вообще дошёл. Но бедный, бедный саквояж, он не выдержал этого надругательства и мягко бухнулся рядом со своим владельцем, чуть раскрывшись и показав своё нутро и небольшую бирку. "Подарки для Уизли, от Александроса Грегори, с любовью".
Как выразился бы сам аврор, будь он в состоянии, "это был чертовски Мерлиновский день", вот только сам маг валялся в объятиях бессознания, покуда его ранами любовались всяк живущий в Норе. Рождество подпортили.

Отойдя на шаг от упавшего, прямо на пороге к ее ногам, мага, Молли полными ужаса глазами наблюдала сначала его слабую улыбку, которую он неведомыми силами сумел изобразить вместе со странным представлением самого себя, прежде, чем потерять сознание. В гостиной запахло горелой тканью и кровью, текущей из ран по всей спине, как будто бы в волшебника попали осколки стекла, а один еще и прихватил приличный кусок, зияющий самой большой темно-красной дырой в одежде. На саквояж неожиданного гостя миссис Уизли кинула взгляд и снова перевела на его хозяина. Она растерялась и чувствовала себя в каком-то кошмаре. Потому что только в нем семейную и домашнюю идиллию рождественского дня может нарушить совершенно неизвестный и окровавленный человек на пороге ее дома. Или в реальности их войны. К которой невозможно, не хочется, неправильно привыкать.
   Артур жестом показал, чтобы она не подходила, и подойдя к телу перед ними, слегка пнул его, что испугало женщину еще больше. Молли, как очнулась и запоздало охнула, прижав ладонь к лицу. Она подумала, что человек уже умер и даже испугалась, кажется, больше тому, что Артур очень резко себя вел, а в глазах вместо привычного тепла и веселых искорок смеха, была сосредоточенность и даже жесткость. Под вопрошающим замечанием мужа, Молли поняла, что все еще стоит и ничего не делает, тогда как уже перенесенному Артуром, мужчине нужна помощь, а не ее охи и не ее сочувствие.   
   Быстро принеся из шкафчика-аптечки нужные зелья и бинт, враз посерьезнев и сосредоточившись, Молли занялась ранами смутно знакомого ей человека. Пока он был без сознания его лицо стало почти детским, безмятежным, сохранив отпечаток личности и в бессознательном состоянии, видимо часто улыбавшейся, что помнили лицевые мышцы. После того, как Артур вышел из дома, через какое-то время вернулись дети, румяные от мороза и наблюдавшие, становящегося похожего в некоторых местах на мумию, окровавленного человека и кровавую же мантию, которая теперь лежала пугающей грудой около дивана, где проводилась целительская помощь. Молли бы отправила Рона и Джинни наверх, но раз Артур не сказал им уходить, пусть будут на виду. 
   - Дети, поставьте, пожалуйста, чайник. Рон, проследи за Джинни, - разрывая бинт, чтобы завязать его, тут же, как увидела зашедших детей, сказала Молли.
   К счастью, Артур вернулся быстрее, чем Молли начала волноваться из-за долгого отсутствие вне дома. Он все еще выглядел слишком серьезным, слишком иным был его взгляд, Молли снова ощутила тот самый холодок безнадежности, который чувствовала каждый раз, когда читала первую полосу "Ежедневного пророка" и там не было ничего хорошего.
   Закончив обрабатывать и перевязывать раны, отойдя шаг в сторону, только прижав остатки бинта к себе, Молли вздрогнула от пробуждающих пощечин Артура для ее тщательно залеченного пациента. Миссис Уизли не помнила, когда последний раз залечивала столько ран сразу и заметила, что ее руки немного дрожат, а на запястье присохшая полоска крови. Синяки, да царапины детей были порой ужасающи, но никогда столько сразу. А большая рана, как Молли предположила, была последствием расщепа (в свое время Чарли много им рассказывал пока учился, как можно расщепиться неудачно трансгрессируя и какие после этого бывают раны, чем очень пугал мать), вызывала беспокойство и после обработки бадьяном. Да и если заклинания, которым нанесли раны, были не просто режущими, то осмотр и помощь квалифицированного целителя становилась необходимой, но раненый субъект, кажется, пришел в себя и Молли не успела выразить свои наблюдения. По неотрывному взгляду Артура явно читалось, что пока он не разберется с рождественским гостем, тот отсюда не выйдет. Жена стояла чуть в стороне от Артура и больше переживала сейчас за перемены в нем, чем за то, что ответит человек, имя которого он произнес. Молли не заметила, что муж прочитал имя на бирке, выпавшей из саквояжа и не знала откуда оно стало известно. Война, вся эта обстановка секретности, задание Дамблдора делали ее мужа, которого она знала совсем другим в их обычной жизни, меняло и делало тем, кто будет следить и защищать свою семью и свой дом еще больше, чем прежде. Более подготовлено к этому. Она знала каким Артур становится, если что-то случалось с их детьми, с ней, но все же таким, как сейчас, не помнит. И это его отношение заставляло тоже не доверять тому, кто возлежал перевязанный у них в гостиной.