После того, как улеглось беспокойство, поднятое вокруг Крауча, в котором Лестрейндж не принимал участия, он выполз из своей норы, где залечивал ущерб от кулаков брата самым тривиальным способом - огневиски.
Впрочем, едва выйдя за дверь, натолкнулся на самого Рабастана, с самым мрачным видом стоящего у комнаты Рудольфуса. Младший выглядел немного получше, чем сразу же после драки, и это означало, что его французская булка оказала минимальную помощь.
Роскошь, недоступная Рудольфусу.
- Ну? - непонятно обратился старший к Басту. О драке не упоминалось, и то кстати - между братьями это не было чем-то, из ряда вон выходящим.
- Жить будет, наверное. Сам видел, кого они притащили.
Да, видел. Младшая сестра его собственной жены. Третья, средняя сестра - оказалась между двумя другими.
Не то чтобы судьбоносная встреча, но какого драккла она так похожа на Беллатрису?
Как может быть кто-то другой похож на Беллу?
это вызывало какое-то смутное томление от ощущения неправильности, скребло где-то по окраине сознания - будь Рудольфус более рефлексирующей натурой, его бы это встревожило и озадачило, а так он просто подчинился первому импульсу - отправился разглядывать заинтересовавший его экземпляр.
Еще одна Блэк - мало ли он их повидал на своем веку.
... В подвалах было холодно. Лорд  еще летом приказал обновить камеры, и теперь одну из них обживала Андромеда Блэк. Тонкс. Чистокровная волшебница, сбежавшая с грязнокровкой.
Лестрейндж сплюнул под ноги осадок от мысли о подобном мезальянсе - некоторые привычки неискоренимы.
Не то чтобы он хорошо знал Андромеду, семья его жены его не слишком интересовала, но все же отчасти был в курсе, что ее бегство сотворило с Беллатрисой. Все в мире взаимосвязано, не так ли? А если так, то не в Андромеде ли причина безумия Беллы, безумия, которое отравило жизнь и Рудольфусу?
Лестрейндж дошел до камеры, занятой целительницей, и остановился, разглядывая ее. Порода видна была сразу, но сходство с Беллатрисой не было настолько всеобъемлющим, как ему показалось в первый момент после появления пленницы в Малфой-мэноре.
Еще одна Блэк - вот, собственно, и все.
На это можно было бы закончить посещение, однако Рудольфус направил палочку на замок и невербально проговорил отпирающую формулу - по сложности было ясно, что постарались либо Долохов, либо Рабастан. Ни Беллатриса, ни сам Рудольфус не придавали такого сильного значения замкам, да и не зря - бежать женщине было некуда, разве что через охраняемый Нагайной холл.
Рудольфус вытащил из кармана мантии сигареты и прикурил, вытряхнув из пачки, от палочки. Очередная привычка, ненавидимая братом и вполне поддерживаемая Беллатрисой, стоило ей услышать о вреде курения.
- Миссис Тонкс, у меня есть к вам кое-какое предложение, если вы в состоянии меня выслушать, - по-деловому начал Лестрейндж и опустился на узкую койку, долженствующую олицетворять тюремное ложе. - Не знаю, насколько вы понимаете, чем вам грозит пребывание здесь... Понимаете? Отдаете отчет?
Таким тоном он вербовал чиновников Министерства, таким угрожал и произносил Непростительные. Сопротивляться этому тону можно было бы лишь под угрозой мучительной смерти.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (2014-01-30 16:48:22)

-  Делитесь, Рудольфус, грех оставлять приговоренную без последнего глотка счастья.
Лестрейндж отвечает прямым взглядом на взгляд женщины - взгляд у нее, как у бойца.
Блэки, чертовы Блэки в изгибах брови, в холоде голоса.
Рудольфус затягивается сигаретой, выдыхает и кидает полувыкуренный остаток под ноги, давя сапогом тлеющий окурок.
А когда в камере больше ничто не напоминает о только что сказанных Тонкс словах, он почти небрежно поднимает руку и захватывает полную горсть волос с ее затылка, заставляя женщину резко качнуться назад - к нему и стене.
- Вопросы здесь задаю я, уясните это, миссис Тонкс, - как будто не было ни сигареты, ни просьбы. - А вы должны отвечать мне. Да или нет. Начнем сначала. Вы понимаете, чем чреват ваш вынужденный визит? Понимаете, от чего зависит ваш приговор?
Чертова блэкова гордость - кажется, будто весь мир ополчился против него, населив все вокруг призраками Беллатрисы.
И сейчас ему это на руку, не так ли?
Сейчас у него есть своя собственная версия жены, которой он точно ни с кем не будет делиться. Безгласная Андромеда Блэк.
И исключительно на руку ему родство пленницы с его женой - Андромеда похожа не полностью, но до такой степени, что его тело само вспоминает и ее тяжесть, и силу любых попыток сопротивления.
Если бы Рудольфус задумывался о личности своей идеальной жертвы, то ему стоило бы выбрать ее.
Пальцы будто сами зарываются глубже в волосы, оттягивая назад голову. Серые глаза - не черные, и Лестрейндж с внезапно вспыхнувшей жаждой всматривается в глаза совсем чужой женщины.
И несмотря на то, что так много черт других, неправильных и чужих, тело реагирует привычным образом на знакомый разлет бровей, на искаженное лицо и напряженную шею.
Не то, чтобы Рудольфус стоит перед дилеммой, но шел он сюда за чем-то другим.
Впрочем, кто же ему помешает.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (2014-01-30 18:12:33)

От того, как женщина облизывает губы да еще от страха пополам с упрямством во взгляде прямо перед тем, как она опустила глаза, Лестрейндж напрочь забывает, зачем он вообще приковылял в подвалы, заставляя себя спускаться по невероятно длинной лестнице дома Люциуса.
В конце концов, Тонкс слишком похожа на его недостижимый приз, а он слишком голоден, чтобы рассуждать о морали, которая всегда казалась ему столь же полезной, как зонт в ясную погоду.
- Очень хорошо, - тем же деловым тоном комментирует он ее ответ, чуть ослабляя хватку в волосах. Послушная Блэк - то, что нужно. - Так вот пока ты здесь нужна - ты жива.
Ни о каких "вы" речи больше не идет, с формальностями было покончено в тот самый момент, когда он захотел ее.
- Перестаешь быть нужна - все равно что мертва. Делаешь то, что тебе говорят - жива. Не делаешь вне зависимости от причины - мертва. Скажи "да", если поняла меня. Посмотри на меня и скажи, что будешь делать, что говорят.
Беллатриса придет в ярость - и это отдельный повод, по которому Рудольфус должен присвоить себе жизнь Андромеды, а  также решения по поводу этой самой жизни.
Заканчивая самую длинную речь в своей жизни за последние лет пятнадцать, Лестрейндж вытаскивает руку из уже прилично спутанной прически, почти болезненно желая, чтобы Андромеда не был так похож на сестру - даже на ту часть, на которую похожа. В этом случае для него все было бы куда проще.
И одновременно эта схожесть вызывает его к жизни, взывает к его инстинктам - возьми, возьми, возьми.
Твое, твое, твое.
Вся выстроенная картина того, зачем он пришел и как будет себя вести, рассыпается к его голове кучей паззлов, когда она - осознанно или нет - снова облизывает губы.
Лестрейндж не слышит ничего - сейчас ему вообще кажется, что он в плотном коконе, не пропускающем ни звуки, ни краски. Только серый и светло-коричневый. И только ее дыхание.
- Хочешь жить, Андромеда? - он впервые произносит это имя  - такое непривычное, а ему кажется, что он произносил его уже миллионы, миллиарды раз.
Разворачивая к себе ее лицо и приподнимая подбородок, чтобы опять посмотреть в глаза, Рудольфус хочет увидеть там что-то, чего там и быть не может. Ни в этих серых, ни в других черных.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (2014-01-30 21:33:26)

Женщина соглашается, покорная и в его власти. Это пьянит не хуже огневиски - получать то, что хочешь. И раз уж он хочет  сестру своей проклятой жены, то он ее получит.
И то, как она отвечает на его взгляд - да ему этого хватает, по его-то положению.
Лестрейндж хищно следит, как расширяются зрачки женщины от его прикосновения.
И замечает движение ее глаз.
Чертова Блэк. Тонкс, не важно.
Хрустальная стена его самообладания, которая и так не слишком устойчива, трескается толстыми уродливыми молниями, в каждой из который отражаются приоткрытые губы женщины.
Лестрейндж не настолько туп, чтобы не осознать, что она взволнована не меньше, чем он тем, что происходит, но и не настолько самоуверен, хотя в это и невозможно поверить, чтобы решить, что она захвачена тем же, чем и он.
И все таки захвачена?
Черт знает, как выглядит неоплаченный заранее зов в глазах женщины. Может, и так. Лестрейндж обычно не слишком разглядывал глаза своих любовниц, не было ни желания, ни времени, а тут вот  - и то, и другое.
Пока мысли кружатся, как гиппогриф без седока, инстинкты берут свое.
Рудольфус вообще давно живет на инстинктах - так куда проще выживать в том безумии, что вокруг него.
Он смещает руку на шею Андромеды, не позволяя ей опустить голову, чуть поглаживая большим пальцем часто бьющуюся жилку слева на шее, и наклоняет голову на бок, следя, как дрожат ее ресницы.
Волнуется, чертова Блэк.
- Хочешь что-то сказать? Я разрешаю, - хрипло бросает он, уставясь прямо на ее полураскрытые губы. А затем вовсе делает странную вещь - свободной рукой касается нижней губы женщины, проводя пальцем по контуру.
Что делает ее настолько вожделенной - схожесть с женой? Или вынужденная покорность? Или то, как она замирает под его взглядом.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (2014-01-30 21:28:05)

Он не должен был позволять ей говорить. Не должен был вообще спускаться сюда, если уж на то пошло, но раз спустился - должен был ограничиться своим вопросом о ноге и уйти. Куда угодно.
Однако Лестрейндж на то и Лестрейндж, что делает только то, что сам считает нужным.
Андромеда дышит тяжело, он чувствует это, продолжая удерживать руку на ее горле - контроль, вот чего он хочет. кроме этой женщины, разумеется. Контроль над ней, но она позволяет ему это.
И ее голос, рваный, сбивчивый, говорит ему больше, чем слова, которые он произносит.
Лестрейндж отрывает взгляд от ее губ, спускается к шее, затем к расстегнутому халату и кофте, к теням, маскирующим светлую кожу в глубине выреза, на ее руки с чуть подрагивающими пальцами, лежащие на коленях.
- Я даю тебе жить, - очень тихо говорит он, прослеживая взглядом очертания бедер в уже мятой юбке.
Чертова Блэк - проклята своей какой-то зачарованной красотой.
Убирая палец с ее губы он чувствует, как едва заметно она сглатывает, стремясь выровнять дыхание.
Тянуть больше нет смысла - чего он вообще ждет, изучая ее и сравнивая с той, о которой уже не вспоминал в течение нескольких минут?
Скользнув рукой дальше, пока не почувствовал, как удобно легла ладонь женщине под затылок, Лестрейндж обхватывает свободной рукой ее запястья, сдавливая их в напоминании о необходимой покорности, и притягивает Андромеду к себе. От нее пахнет остро и пряно какими-то зельями, и чем-то травянистым, и этот запах не вяжется с ледяной сыростью подвала.
Рудольфус наклоняется к ней, слыша, как громко стучит сердце у нее в груди, надавливает на шею, и и широким движением трется лбом о открытую шею пленницы.
От прикосновения к ее коже у него перехватывает дыхание. Слишком близко, да что уж там, слишком поздно.
Спуская ладонь с затылка к спине, походя чувствуя ее напряжение, Рудольфус изворачивается, выдыхая в шею Андромеды проклятие от резкого движения, моментально сказавшегося на ноге, подталкивая ее стене, наваливаясь плечом и продолжая удерживать руки, крепко зажатые между их бедрами.
Они сползают по стене под тяжестью собственных тел, опускаясь на койку.
- Говори, - хрипло приказывает Рудольфус, желающий еще раз услышать что-то, сказанное этим голосом без резких нот, который куда больше подходит Блэкам. У нее восхитительно дрожит горло, будя в Лестрейндже желание не то прокусить тонкую кожу, не то сжимать до появления синяков, но оставить свою метку.
Что он и делает, сильно кусая открытое горло, а затем поднимает голову к ее лицу.
- Говори же.

В общем-то, ему достаточно ее голоса. Только чтобы не слышать стука ее сердца и не слышать шума крови у себя в ушах, который мешает связно мыслить.
Андромеда, его сестра по жене, идет ему навстречу с такой готовностью и самоотдачей, о существовании которых он и не подозревал.
Какое там "наверху", какое может быть "отведи", если это означает оторваться от нее, разделить их тела, как будто только то они не сплавились в огненной ловушке.
Однако это "отведи" значит намного больше - например, что она не считает происходящее элементом плена. А чем это считает он?
На этот вопрос Рудольфус ответит позже, завтра, когда у него будет время и желание копаться во всей этой неразберихе. Когда он вообще сможет хоть как-то рационально осмыслить, что это вообще, оборотень задери, произошло.
От ее ответа на его невысказанные желания у него кончается способность мыслить вообще. И от того, как покорно ее тело принимает его тяжесть, и от теплых губ, которые привлекли его внимание еще впервые минуты их странного разговора. И от того, как она вцепляется ему в плечо, будто ничего больше у нее не осталось.
Неизбалованный страстными объятиями Лестрейндж теряет ощущение места и времени. Впрочем, любой бы потерял, вот в чем он уверен.
Поцелуи становяится все более неистовыми, Андромеда в последнюю очередь напоминает страдающую жертву, и это отчего-то даже не раздражает Лестрейнджа, который когда-то - будто в другой жизни - хотел посчитаться с супругой в лице ее сестры. Слишком велик соблазн ощутить встречный огонь - не жар безумия, которого у него и самого предостаточно, а огонь страсти, будь он проклят.
Лестрейндж вытягивает руку, наощупь нашаривая край койки, которая уже опасно накренилась, не готовая к подобному поведению, и цепляется за нее, перенося часть своего веса на локоть и немного освобождая женщину. У нее закрытые глаза, а губы уже опухли, и это вообще одно из самых прекрасных зрелищ, что он видел в жизни.
На шее начинает багроветь отметка от его укуса, и это тоже хорошо. Останавливаться сейчас? Да она с ума сошла.
Даже если бы в камере появился Лорд, ему пришлось бы круциатить Лестрейнджа, чтобы тот отпустил Тонкс.
- Потом, - выдыхает он ей в висок, недовольный тем, что она смеет указывать ему, как поступить, а еще больше недовольный тем, что действительно собирается сделать так, как она просит. Но потом, все потом.
У нее на удивление мягкая юбка, хотя ему вообще казалось, что на вид ткань больше похожа на застывшую слюду, и он собирает подол в кулак и тянет вверх и вбок, не обращая внимания на треск рвущейся ткани. Он ей даже потом купит новое платье, если вообще будет это потом.
Но все - потом.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (2014-01-31 00:35:42)

Воздух выходит из его легких с рычанием, которое ему не удается подавить.
От того, как она стонет ему в губы, у него в буквальном смысле дрожь пробегает по рукам, как будто он поймал за хвост молнию.
Но, то, как она ерзает под ним, выдает, что ей неудобно, и ее слова - тому подтверждение. Чертова койка вообще не место для утоления даже внезапно разыгравшейся страсти, но Рудольфусу наплевать, даже будь она утыкана гвоздями. Только вот он хочет сохранить прежний настрой в своей любовнице.
Пока Андромеда разбирается с ремнем в своем внезапном и таком дорогом энтузиазме, у него уже категорически не выходит осознавать, чего она вообще хочет.
И лучше бы, конечно, она его не касалась
Пряжка ремня царапает кожу на животе, отлетая под неторопливыми движениями ее пальцев, ну и, собственно, это становится точкой невозврата.
Лестрейндж приподнимается на коленях, подхватывает женщину под ягодицы и рывком придвигает ближе, изменяя их положение на койке. Ее ноги снова скрещиваются  у него за спиной, высокие голенища сапогов холодят бока... Снимать обувь - вообще роскошь в их положении. До тех пор, пока Рудольфус не утолит хотя бы этот первый голод, еще азкабанский.
До чего на ней много всего надето, вот единственная связная мысль, которую он может подумать от начала до конца.
А потом только гладкая горячая кожа, широко разведенные ноги Андромеды, ее жадный рот и пальцы с короткими ногтями колдомедика. И он, не дающий себе задачи сдерживаться или быть хотя бы минимально не грубым.
Этот ритм идет по его венам, стучит с сердцем.
Твою же мать, думает Лестрейндж, когда наконец-то способность соображать возвращается. Он опирается плечом о ледяную стену и пытается перестать дышать с таким шумом, что может привлечь, кажется, всех обитателей мэнора. На бедрах Андромеды проступают следы его пальцев, как и несколько новых - на шее.
Убирая с лица женщины выбившуюся прядь, он готов увидеть что угодно - от ненависти до отвращения. В конце концов, у него прекрасный иммунитет от Беллатрисы. И как с этим поступать, он тоже знает - следует поставить женщину на место. Хотя, нужно признать, она вообще не старалась ему помешать.
Старалась помешать? Да она бы убила его, если бы он вдруг передумал трахать ее, и ей бы даже палочка не понадобилась.
Хотя последнее, что ему хочется делать, так это запугивать ее. Действия Андромеды и ее ответное желание оказываются слишком ярким впечатлением чтобы можно было их запросто выбросить из головы. На самом деле, ему даже интересно, что было бы, сделай он так, как она просила. Что, возможно, у него слишком односторонний в последние годы сексуальный опыт и его не мешает разнообразить.
- Хочешь наверх?

Пока Андромеда - скромность не ее конек - покорно соглашается с тем, что она хочет наверх, добавляя еще немало к эго Рудольфуса, он осознает две вещи: во-первых, теперь ему нужно как-то собираться с мыслями, прекратить растекаться по койке и вести Андромеду наверх, да еще желательно туда, где не ступает нога ее буйной сестрицы, а во-вторых, он женился не той сестре.
Обе мысли достаточно неприятны, как и все, что требует от Лестрейнджа либо немедленного действия, либо признания своих ошибок.
Отводя руки женщины от собственного тела, которое категорически не согласно с таким положение вещей, Рудольфус тяжело поднимается с койки, в прямом смысле слова отрывая себя от горячей ведьмы, которую Мерлин ему послал в тяжелую годину.
Он не чувствовал себя настолько возбужденным чертову кучу лет, и это острое нетерпение придавало внезапному приключению совершенно особенный статус - статус дела, не требующего отлагательств.
Поправляя мантию, сбившуюся куда-то за спину, Лестрейндж нащупывает волшебную палочку в ножнах, но вести Тонкс под конвоем сейчас просто смешно. Для начала, она не самоубийца, а затем - ну это же она хочет наверх.
Хотя, конечно, с чего бы ей так рваться из подвала поближе к Беллатрисе, от которой в прямом смысле слова всего можно ожидать. Раньше бы он и себя поставил на ту же ступеньку, однако теперь версий с тем, чего можно ожидать от него, совсем мало. А ему от нее нужно еще меньше. Секс, послушание, медицинский совет. Андромеда Тонкс справится. У нее уже отлично получается.
Доверять ей в полной мере он не доверяет - Беллатриса тоже была мастером таких шуточек, сначала едва ли не в штаны к нему забиралась, а потом резко давала полный назад. Но этой он такого не позволит.
- Пошли, - хмурится Рудольфус, надеясь не встретить по дороге жену. Остальные и глазом не моргнут, разложи он Андромеду прямо в гостиной, а вот законная супруга будет недовольна. Впрочем, она всегда недовольна, да и ей же лучше - сможет играть в сиделку со своим Краучем столько, сколько захочет.
- Поторопись, - подгоняет он Андромеду. Юбка порвана? Да кому какое дело. Но если она протянет время, то рискует остаться в этом проклятом подвале навсегда.

Лестрейндж пропускает женщину вперед - все же так у нее намного меньше возможности для какого-либо трюка. Лестница из подвала короткая, но впереди еще два этажа, когда из каждого угла может выскочить Беллатриса. С нее станется и заавадить сестру - вид у Рудольфуса не располагает к тому. что он ведет целителя наверх в медицинских целях, да и юбка эта порваная - а это было бы очень некстати.
Андромеда поднимается по ступеням довольно резво, и он, идиотски засматриваясь на движения бедер Тонкс, начинает отставать, ковыляя следом.
Надо бы ему улучить момент и показать ногу целительнице, все же колдомедик с доставкой на дом, а не просто женщина, которую он хочет. В целом, дел невпроворот, а он только и думает, как бы поскорее довести ее до своей комнаты.
- Направо, последняя дверь справа, - коротко указывает Лестрейндж, когда они достигают второго этажа, где миссис Малфой разместила своих гостей.
Комната выглядит голо, и он не сразу соображает, что это ощущение вызвано отсутствием вещей, принадлежащих жене. Беллатриса все же съехала, воспользовавшись их вчерашним разговором, впрочем, на то он и надеялся. Теперь появление Беллы не только маловероятно, но и будет вторжением в его приватность.
Рудольфус закрывает дверь и опирается спиной на нее, разглядывая Андромеду.
- Отсюда намного ближе да Крауча. И проще за тобой присматривать.
Впрочем, хранить интригу о том, как именно он будет "присматривать", он не собирается. До женщины два шага, их он и делает, обхватывая ее плечи железной хваткой. Она ниже, это естественно, женщины Блэк вообще невысокие, но все же стоя кажется куда крепче изморенной сестры.
И что ему опять взбрело сравнивать?
Пора прекращать рефлексию, это больше по части Рабастана.
Лестрейндж приподнимает женщину, удерживая за ягодицы, и, крутанувшись на месте со своей ношей, прижимает ее к входной двери, коленом раздвигая ей ноги и удерживая руки широко разведенными - не так-то просто разрешить касаться себя, старые привычки хором протестуют против такой безалаберности.
И опять у него перед глазами ее зовущие губы и, хотя он поцелуи вообще не считает элементом сексуальной игры, он все же накрывает ее губы своими, сминая и прикусывая. На вкус она просто восхитительная - незнакомая, пряная, как ее зелья.

Предупреждение о том, что Андромеда Тонкс не из тихих, запоздало - и, к слову, Рудольфусу нравились женщины которые не молчали.
И несмотря на то, что пока Андромеда делает то, что ей сказано, Лестрейндж чувствует, что долго пассивной она не останется. Не та порода, но это распаляет его еще сильнее.
Ее бесстыдство и полная самоотдача заставляют его терять те крохи контроля над собой, которые еще в нем остались. Она так сильно к нему прижимается, что он чувствует царапающую тело пряжку незастегнутого до конца ремня.
- Раздень меня, хочу к тебе прикоснуться...
Андромеда стонет, и этот стон становится последней каплей.
Он отпускает женщину, позволяя ее ногам коснуться пола, но прежде, чем она успевает что-то сделать, Лестрейндж поворачивает ее спиной к себе и прижимает к двери, обхватывая талию руками. Вжимаясь пахом в ее ягодицы, он начинает поглаживать ее живот и лобок, затем поднимает руки выше, сминая и оглаживая через халат крупные груди.
Но этого недостаточно, совсем недостаточно.
Он дергает халат в разные стороны, не обращая внимания на посыпавшиеся на пол пуговицы,  чтобы и женщина не отвлекалась на эти мелочи, целует обнаженное плечо, стягивая ткань прочь. С плеча поднимается выше, длинными движениями вылизывая шею откинувшей голову Андромеды, прикусывает за ухом, указательными пальцами освобождая грудь от белья.
И все это смакуя каждое действие, неторопливо и собираясь использовать каждую минуту от предстоящего им времени. От возбуждения при каждом движении член трется о грубую ткань брюк, и когда он сильнее вминается в Андромеду, шум в ушах становится нестерпимым.
- Кричи, кричи, если захочешь, - полурычит он между глубокими вздохами, стягивая халат уже окончательно. У Андромеды узкая спина, переходящая в соблазнительную задницу, и он снова тычется ей в поясницу, проклиная ее миниатюрность.
Запускает руку ей в волосы и тянет голову на себя, вылизывая открывающуюся все больше шею, прихватывает свободной рукой грудь и бесцеремонно перекатывая в пальцах сосок, останавливаясь только за тем, чтобы потянуть его.
Андромеде наверняка хочется большей свободы, но он с трудом расстается с осмотрительностью, которая уже стала инстинктом.
Стаскивая с себя мантию, он позволяет ей свободно упасть, просто поведя плечами, и вновь возвращает свое внимание женщине. Уже то, что они могут не торопиться, само по себе подарок, и Рудольфус старается растянуть удовольствие.
За халатом следует белье, уцелевшее после их бешеных ласк в подвале. Приспуская резинку трусов женщины, Лестрейндж чуть отступает и опускается на колени, стягивая лишнее и продолжая ласкать грудь. Когда обнажаются круглые ягодицы, Рудольфус прикусывает одну и тут же зализывает укус, и уже рывком стаскивает трусы вниз.
Поднимается и вновь вминает Андромеду в дверь, чувствуя, как колотится ее сердце под его рукой.
И затем отступает, выдергивая брючный ремень и отбрасывая его прочь.
- Повернись, - он хочет увидеть ее, увидеть такой, какой пока только представляет.

Распалять дальше его не стоило.  Было достаточно и того, что она уже сделала.
Когда они оба оказываются на кровати и Андромеда смотрит на него сверху вниз с выражением самодовольства, у Лестрейнджа стоит уже как надо.
Поцелует? Возможно, позже он так и сделает.
Лестрейндж по привычке вцепляется женщине в волосы, свободно свисающие ей на грудь, и резко дергает в сторону, вынуждая Андромеду соскользнуть с него, если она не хочет быть скальпированной, а затем поднимается на ноги и, по-прежнему удерживая руку в ее волосах, подтягивает ее ближе к краю кровати, около которого стоит.
Хватит с них разговоров и ее самоуправства.
Он снова дергает ее за волосы, подтягивая выше, ближе к себе, заставляя коснуться губами его бедра - просто потому что с такого ракурс она нравится ему больше.
Проводит раскрытой ладонью по члену, буквально чувствуя, насколько ему не терпится, и подтягивает Андромеду еще выше, практически волочет ее по своему телу, пока она не оказывается на коленях, и снова оглядывает ее сверху донизу.
Ее тело будто светится в полумраке, белое, округлое.
Она уже его, даже пока и думает, что это просто так, просто романтическое приключение.
В словаре Рудольфуса нет таких слов, как романтическое приключение, и когда он берет женщину, то делает это так, чтобы и у нее не оставалось иллюзий. Впрочем, кажется, Андромеде именно это и нужно.
Отпустив волосы, он встряхивает рукой, а затем перехватывает широкой ладонью горло сестры своей жены, сжимая пальцы.
Пожалуй, он мог бы сломать ей шею. Мог бы, да. Возможно, позже он так и сделает.
Наклонясь и приближая свое лицо к ее, Лестрейндж обманчиво мягко замечает:
- Я предупреждал, что ты должна делать только то, что я скажу. Я же предупреждал.
Еще на мгновение сжимает пальцы чуть сильнее, чем это безопасно, а затем убирает руку и дает ей пощечину, от которой Андромеда, больше не удерживаемая им, падает на спину.
Рудольфус забирается на кровать и, подхватывая женщину под бедра, рывком переворачивает ее на живот, надавливая ладонью на затылок, а второй рукой перехватывает ее под грудью и заставляет приподнять задницу и податься ближе к нему.
Коленом грубо разводит в стороны ее ноги, наваливается на ее спину и наконец-то входит в эту разговорчивую Блэк, с которой хотел сделать что-то подобное с той смой минуты, как она нагло попросила у него сигарету в подвале.
Андромеда хороша. Хорош хотя бы тем, насколько она оказывается готовой принять его. Он постепенно входит в ритм, который его устраивает, не переставая прижимать лицо женщины к кровати.