Маркус бежал.
Несся сломя голову, на пределе возможностей, с раскинутыми в стороны руками. Бежал по полю, где была высокая трава. Зеленая она была, самая настоящая, но сейчас темно – она кажется почти черной. Она бьет по ногам, по животу, по груди, по рукам. Дает пощечин, лезет в глаза, путается в волосах.
Трава не хочет отпускать. Ему кажется, что он попал в Дьявольские силки. Они опутывают его ноги, захватывают руки, обнимают туловище. Врезаются нитями лески, больно и противно. Еще чуть-чуть – выступит кровь сквозь одежду.
И в голове – лишь ветер, в глазах – песок. Неописуемое чувство свободы и полнейшего отсутствия самоконтроля – сегодня он имеет право делать все, что захочет. Ему ведь не нужно думать по шаблону, ему не нужно держать себя в руках. Он птица, он летит в этом гребанном мире, повыше того дерьма, что ждет его там, после рейда…
Но ему все равно, что будет. Где-то сзади Эйвери запускает сноп красных искр. Пришло время убивать.

Громить чье-то поместье к чертям, прижимать Орденцев друг ко другу – весело. Весело сворачивать кому-то шеи собственноручно – хруст костей и булькающий звук заставляет широко улыбаться, скалится, обнажая кромку белых зубов, блестящих от слюны.
Маркус теряет контроль уже на седьмом убитом. Он выкрикивает Непростительные, словно на первом курсе разучивает Левитацию.
Ему все равно, потому что дыра в будущем. Потому что его нет. И в голове только кровь бухает, сердце бешено стучит, а крики позади – глухие. Уши заложило, словно ватой, словно кто-то прошептал Силенцио.
Она звенит – эта тишина. И ночь, такая прекрасная и лунная – только началась. Звезды меркнут в красно-зеленом, и, кажется, что луна красится в алый. Текут реки бурные, бордовые, но черные в темноте. Как трава в поле.
Небо темнеет и зеленеет – кто-то выбросил Метку. Уродливый череп принялся расползаться в темном небе, выплевывая пузатую змею. Флинт высоко поднял голову, всматриваясь в очертания и контуры.
Он как чувствовал кожей – взгляд. Он чувствовал жопой – на него нацелена палочка. Марк осмотрелся, а потом посмотрел перед собой.
Он его узнал – Вуд хоть и был бледен, как инфернал, но все равно оставался Вудом. Не вырос, не возмужал – остался Вудом.
Он провел пальцами по колкой щетине – шуршало. Давно не брился, давно-о.
– Какая встреча, друг! – Восхищенно воскликнул Флинт, медленно и театрально хлопая. – Что примело тебя в это милое поместье?
Он приближался, ужасающе скалясь, медленной и плавной походкой. И явно упивался страхом и усталостью Оливера – он чувствовал все это на себе, на своем небритом лице.
А Вуд смотрел глазами своими бесстыжими, молчал и судорожно сжимал палочку. Марк, подойдя совсем вплотную, перехватил чужую руку и направил палочку прямо себе в сердце.
– Давай, я же Пожиратель, – прошипел Маркус, прямо в ухо бывшему гриффиндорцу, сжимая его плечо. – Я же убиваю магглорожденных и полукровок. И отдаю их на съедение оборотням.

Оскал резко стирается с лица, словно ластиком. Кровь закипает в венах, в голове вспыхивает тупая ярость и бьется мыслью: «Убить».
Маркус отпускает Вуда, опускает на мгновение, а потом резко размахивается и бьет. Бьет в правую щеку, не жалея сил. Оливер отступает на пару шагов назад.
Флинт хочет рвать и метать – в один широкий шаг он снова преодолевает разделяющее их расстояние и бьет, снова, прямо в солнечное сплетение. И в живот – чтобы сложился пополам. С ноги бьет, сильно размахнувшись.
Вуд падает и роняет палочку. Марк снова скалится и наступает резной подошвой ботинка на тонкую ладонь. Втаптывая в стылую грязь. Чтобы рука не дотянулась до чертовой палочки.
– Ты жалок, Вуд. Как был тряпкой, так ею и остался.
Он ничего не помнит. Ни-че-го. Что было между ними, что будет, что возможно. Ведь там, вдалеке – темная точь. Темная точь разрастается с каждым днем, с каждым убитым. И эта точь – могила. Без имени, без колдографии и дат, вытащенных на камне. Только номер. У всех Пожирателей, таких как он – только серийные номера. Ведь у них нет друзей, имен, званий. Их некому будет вспоминать, оплакивать и класть цветы.
Вуд – прошлое, которое мешает жить. Его близость и дыхание – роковая ошибка. Все то, что отвечает за отношение к Оливеру, такое нужное и трепетное – спит летаргическим сном.
У Оливера красивое имя – длинное и звучное. Сочетание букв, звуков, сложенные по-особому губы – все подходит. И хочется говорить и говорить.
Оливер, Оливер, Оливер.
Как ты жалок, Оливер.
Ты тряпка, Оливер.
Мне тебе не жаль, Оливер.
Я скучал, Оливер.
Флинт называет его по фамилии. Его фамилия короткая и не звучная – всегда одна гласная. От нее ничего нет в душе. А душа уже – чернее черного. Как тот череп, что веселится вверху, в небе. И ее не выбелишь ничем. Ни отбеливателем маггловским, ни перекисью. Тоже маггловской. Только убить себя можно – самым изощренным способом.
– Оливер! Оливер, Что с тобой?
Какая-то женщина кричит, сжимает в руке палочку и смотрит. Смотрит-смотрит-смотрит. На Маркуса. Она прожигает его своим гневным взглядом, но страшится. Не может подойти ближе, потому что ей страшно. И правильно делает.
– Хочешь, я убью ее, Вуд? Мне же можно, правда? - Он растягивает каждое слово, упиваясь.
Еще шире расходятся губы с усмешке, еще сильнее на чужую руку давит ступня. Пальцы сжимают палочку, длинную, с резной ручкой, направляя на женщину. Она делает то же самое, широко раскрывая рот.
– Остол…
– Авада Кедавра!
В женщину вгрызается ярко-зеленый луч света. Ее подбрасывает в воздух, опутывая зелеными светящимися нитями, из-за которых она подает ничком. Не в слишком красивой позе.
Марк отбрасывает ногой палочку Оливера и с силой пинает его под бок, чтобы он перевернулся. А потом присел на корточки, заглядывая в глаза карие, вжимая кончик палочки в чужую щеку.
– Наверное, знать это невыносимо, - начал Маркус, нараспев, сладостно улыбаясь. – Знать, что из-за тебя умирают союзники.

– Ты же знаешь. Смерть отпускает груз с души.
Маркус не верует. Он не протестант, он не католик. Ему все равно до Бога – его нет. Если бы был этот большой бородатый мужик в белом платье – все стало по-другому. Наверное.
– Убить тебя могу только я. Запомни это.
Ему весело от истерики Вуда. Когда люди сходит с ума – они едут в Мунго. Там их лечат, лечат, лечат, пока те не помрут. Но Оливер может умереть только от его руки, его палочки, его ножа. От чего угодно, но это должен быть именно Маркус. Потому что он дал клятву. Тогда, в конце седьмого курса. Дали Непреложный обет. Что только Маркус Флинт убьет Оливера Вуда.
И никак иначе.
Он заглушает его истерику еще одним ударом – прямо костяшками пальцев в челюсть. Чтобы не разговаривал, не трещал, как любил делать это в школе.
– Помнишь, тогда, на четвертом курсе, Хиггс пытался сделать петлю Вронского? Он тогда еще провалялся у Помфри три недели, – внезапно спокойной начал Марк. – Он выжил. Ты разбился, Вуд. Ты не вышел из пике.
Смотреть на это невыносимо, но он все же попробует. На гримасы его, на плевание желчью слов, на корчи. Маркус поднимает и насылает отличное Круцио, подбрасывая тело Вуда в  воздух.
Оливер пытается молчать, но у него не получается. А Марк смеется и баночки кровавые в глазах. И тот корчится, злится еще больше. Кричит, сжимает губы, что они белеют.
Не кстати вспоминается его частое «через десять минуть» и Флинт прекращает издеваться над Оливером. Дает время отдышаться, дает время отдохнуть.
– Почему же ты меня не убил? Давай, я тут, перед тобой.
В голове стучит кровь, Маркус откидывает палочку в сторону.
– Ты же ненавидишь меня.
Он падает на колени, замучено улыбаясь, распахивает руки.
– Я убил твою подружку.
Склонив голову набок, похлопал опаленными ресницами и выдохнул.
– Ты меня не вычеркнешь. Ты зависим.
Флинт роняет голову в подставленные ладони. Его плечи трясутся, а изо рта выходит тихий вой. Кажется, что он плачет.
Но это не так.
Он разражается хохотом, громким, заливистым и безумным. Раскрывает глаза широко, смотрит на Метку с расплывчатыми контурами и снова расставляет руки в стороны. Ему кажется, что он стоит на чьих-то костях, на чьей-то могиле. А с рук словно капает чужая кровь. И сейчас в него попадет молния, и он подохнет нахер.
– Черт возьми, Вуд! Ты жалок! Ты не можешь убить того, кто только что прикончил твою напарницу! ГДЕ ТВОЯ СОВЕСТЬ, ВУД?
Он зол, безумен и сходит с ума – кричит, срываясь на хрип. Наверное, его слышат все люди в округе, что остались в живых.
Маркус смеется, громко-громко, словно в бреду. И глаза ярко блестят, он шепчет что-то жарко о смерти. Душа умирает, глаза умирают, умирают уши, ноги и руки.
Он умирает раз за разом. А подохнуть телом все никак не может.
Он умирает раз за разом. А так хочется жить.
Таких, как они – в обнимашки дементорам. Они любят сосать души, как молодец – нюхать клей. Они любят обнимать горло своими уродливыми ручищами и дышать громко, сквозь капюшоны. Наверное, Маркусу стоило родиться дементором. Так было бы лучше для всех.

«Ни шагу назад, только вперед».
А куда это – вперед? Впереди рвущийся на части, словно бумага, Оливер. Впереди боли от Круциатуса и надрывный кашель. Впереди только пустота, тьма и смятые постели в мотеле. Впереди только плачущий и стареющий отец. Впереди – смерть.
От такой жизни загнуться нужно, свалившись в конвульсиях. Загнивать в темном углу из-за разрыва сердца. Погибнуть бою, защищая кого-то своей грудью. Умереть мудрым старцем, с внуками и правнуками за спиной. И детьми, которые будут разгребать то, что натворил его отец.
Маркус хочет умереть безлико. С табличкой из платины, где выгравировано его имя и фамилия. Даты, черт возьми. И колдография – где ему семнадцать и он держит в руке старенький Чистомет, купленный матерью.
Матерью.
– Лжец.
Лицо искривляет гримаса ярости и злости – губы обнажают блестящие зубы, а из горла выходит заутробный рык. Маркус бросается на Вуда, опрокидывая, словно бутылку с водой. Он хочет, чтобы из этой бутылки полилась кровь. Он ненавидит Вуда, сколько времени бы не прошло.
Ненавидит за эти его «я не ненавижу тебя» и «Марк». За последнее – больше всего.
Он хочет задушить, а руки не слушаются. Он хочет ударить, а руки не слушаются. Он так и сидит на нем – с занесенными кулаками и молчит. Скривится от гнева. Вскипает.
– Лжец, – тупо повторяет Флинт и обессилено утыкается лбом Оливеру в грудь.
Стискивает зубы в мелкое крошево, до чесотки в небах. Резко и громко дышит сквозь зубы, отбивая кулаком какой-то ритм – грязь вбивается в складки кожи.
Забивает – погнутые гвозди. Забивает – все морали и принципы. Забивает – собственную гордость и тщеславие. Забивает – глупые мысли и противоречие к Вуду.
«Ни шагу назад, только вперед».
Он не хочет вперед. Маркус хочет назад. Он расслабляет тиски зубов, отчаянно выдыхая. Проводит ладонями по земле, собирая жухлую траву и стискивает пальцами плечи чужие. Ткань морщится и протестует, скрипя.
– Чертов. Ублюдок. Ненавижу. Тебя. – Каждое слово выплевывает, с ненавистью, с судорогой. – Ты не знаешь, что у меня в этом гребанном «вперед»! Не знаешь!
Но он все-таки бьет – мимо Оливера, в сантиметре от его головы. Кулак вгрызается в грязь, а Флинт поднимается на колени, а потом и вовсе встает на ноги и отходит – покачиваясь. В руки ложится верная палочка, которая приятно согревала ладонь.
Он подходит к телу мертвой женщины, закрывает наполненные ужасом глаза и шепчет. Шепчет заклинания, а на ее руках разъезжается по швам рукава мантии. Бледная кожа слепит, как небо вокруг. Как звуки вокруг.

Вариан охватывали странные чувства, что-то было не так. Все утро девушка не могла найти свое место, волнение забралось в душу и сводило с ума.
– Нет, не могу больше так, я должна все выяснить – стало трудно дышать - А что если с Оливером что-то случилось.
Они виделись день назад, ее жених обещал сегодня вернуться, сказал, что появилась срочная работа, в подробности вдавался, а Харпер в свою очередь, решила не задавать ненужных вопросов.
- Оливер, ну почему тебя так долго нет, куда ты пропал, любимый… - очередной вздох, ждать не было сил. Что-то подсказывало, что нужно искать его. Не просто искать, а бежать, бежать туда, куда подсказывает сердце.
Вариан ничего не оставалось, как прибегнуть к магии, дабы определить место его расположения. Времени было слишком мало, тревога усилилась, казалось, еще немного и она потеряет самое дорого. что было у нее на этом свете.
- Счастье мое, я уже иду, потерпи чуть-чуть – готовая пожертвовать всем ради своей любви, Харпер ни сказав никому ни слова, поспешила туда, где по ее предположениям мог оказаться Вуд.
Сильный ветер развивал ее плащ, лицо было скрыто капюшоном. Широко распахнув глаза, девушка не могла пошевелиться. Картина открывшаяся перед ней, заставляла стыть в жилах кровь – О нет, не  может быть, почему так? – губы тихо шептали несвязные слова, стараясь найти нужные заклинания.
Она видела слишком много, оказавшись в эпицентре сражения, девушка не могла унять ужас, парализовавший ее сердце.
- Оливер! – громкий крик сорвался с ее губ, сжимая в руках свою палочку, девушка выглядела решительно. Она не сразу смогла найти Вуда, слишком был затуманен разум. Страх не давал возможности нормально мыслить.
Медленно ступая по земле, Харпер была похожа на призрак.
Сердце сжалось в груди, всего в нескольких метрах от нее показалась знакомая фигура. Нет, ошибки быть не могло, это был Оливер. Он сидел на земле,  был потерян, совсем не такой,каким его знала Вариан,  в его глазах читалась печаль.
- Что здесь произошло? - ее голос вновь разорвал тишину и тут же замолк, когда Вариан увидела Маркуса. – Нет, только не он…- в глазах волшебницы заблестели слезы, он тут же кинулась к Оливеру, падая перед ним на колени, сжала в объятиях – Я так испугалась, я искала тебя…

Отредактировано Varian Harper (2011-04-12 15:31:03)

Их было тридцать шесть. В каждом кипела месть.
Все тридцать шесть оттенков, которые он чувствовал – вскипели. Вскипели и готовы были взорваться, как бутылочка с горькой полынью, если ее потрясти.
Это было простое, тупое бешенство. Это была слепая, оглушающая ревность. Это была всепоглощающая ярость, которая превращала обычно спокойного Маркуса в озлобленного и безумного берсерка.
– Замолчать? О, так она не знает! – с сарказмом воскликнул Флинт, медленно хлопая в ладоши, не выпуская из рук палочку. – Тогда я тем более не могу молчать!
Он легко взмахнул палочкой, проговорив Обезоруживающее, и палочка Оливера снова улетела – куда-то в заросли каких-то жухлых кустов. Марк зачарованно проследил за полетом теперь простого кусочка дерева, и потом снова посмотрел на Оливера.
Девчонка назвала его по имени. Она назвала его Маркусом. Это поставило жирную точку в смятении флинтовской души, а торжественное ликование улетучилось с лица, словно сигаретный дым на ветру. И он хотел было что-то сказать, но промолчал. Дал девчонке выговорится.
Да, пусть поговорит со своим обожаемым, пока он еще такой.
– Как же ты на него смотрела, когда мы еще учились. Просто глазами пожирала, почти с первого курса! Ах, бедняжка Харпер страдает от своей неразденной любви к красавчику Олли. Ты, наверное, не знала, что он свалился с метлы на втором курсе и провалялся с разбитой головой у Помфри чуть ли не четверть семестра.
Флинт резко оборвался, выдерживая паузу. И, широким жестом вытащив сигарету из пачки, закурил. Посреди боя, нервно выпустив дым от первой затяжки вверх, который даже никуда не рассевался из-за отсутствия ветра.
Казалось, что их оторвали от всего остального мира и заперли в каком-то непробиваемым снаружи саркофаге. Навсегда.
– Но это было поправимо. Тупеть было некуда.
Маркус принялся медленно расхаживать из стороны в сторону, мысленно заставляя себя проявлять хотя бы долю спокойствия и выдержки. И держать себя хотя бы на расстоянии было чертовски, почти до ора и крики, сложно.
Он резко остановился, круто развернувшись на каблуках ботинок. Пальто распахнулось, полы взметнулись вверх, а с сигареты упал толстый столбик пепла.
– Да нахер ты ему сдалась со своей любовью, если у него был я? Трахались в раздевалке, пока ты строила свои планы о счастливом будущем с мужем-квиддичевистом и семью детьми, как у семейки Уизли.
Грубый и неотесанный мужлан Маркус Флинт раскрывает секреты самого честного гриффиндорца на свете.
Он покривил ртом в ликующей усмешке, асимметричной и немного злобной, поднял брови и бросил сигарету в сторону. А потом быстро преодолел пару метров, что их разделяли, широким и точенным шагом, подходя к Вуду почти вплотную.
– Не так ты чист, дружок, чтобы уходить от меня, – Марк взял Оливера за подбородок, заставляя задрать голову выше. – А уходить от Маркуса Флинта смерти подобно.
Он как-то тоскливо шептал, устало выдыхал ему в губы. Оливер-Оливер. Сам во всем виноват, хотя и был предупрежден.

- Что я не знаю? – почти прошептав, Вариан еще больше запуталась  в происходящей ситуации. Поведение парней рождало слишком много вопросов, но нахлынувшее волнение, не давало возможности задать их. Не совсем то место, чтобы устраивать своему жениху сцену ревности. Это еще больше усугубит и без того не радужное положение парня.
Харпер терзали сомнения, она не знала, что лучше – услышать некую правду или же закрыть уши и отгородится от жестокой реальности, не верить в бред, сказанный пожирателем. Сметение быстро сменилось обычным любопытством, что может быть хуже, грозившей ей смерти?
Маркус был сильнее, чем думала волшебница, он без особого труда обезоружил ее возлюбленного, забрав единственную возможность защищаться.
- Нет, Оливер – Вариан сильнее сжала пальцам его мантию, словно боялась, что он сейчас исчезнет, как умело сотканная иллюзия. Мир погрузится во тьму и больше не будет обратного пути, только боль и горечь потери.
- Не говори так. Он просто не хотел, чтобы я волновалась. Он заботился о тебе – закусив губу, девушка еле сдержала накатившие слезу.
– Почему этот человек знает больше чем я? Почему он все знает о нас? Неужели Вуд все рассказывал ему?
Флинт заметно нервничал, даже закурил.  Он выглядел, как палач, незнающий какую казнь выбрать, тщательно вымерял каждому дозу новой боли.
- Замочи, такого не могло быть! Ты врешь! – сама не ожидая от себя, Вариан сорвалась на крик и тут же за молчала, невольно всхлипывая от накативших чувств – Такого просто не могло быть… - всхлип – Оливер не мог обманывать – еще один – Пожалуйста, скажи, что это неправда – слезы обжигающе, потекли по бледным щекам девушке.  Она не хотела слушать его слова, не хотела верить в их достоверность, слишком больно было, слишком сильно были они похожи на правду.
Маркус ликовал, он праздновал победу над любовью хрупкой девушке. Но он не учел лишь одного, Вариан не собиралась так просто сдаваться. И когда пожиратель нагло приблизился к ее возлюбленному, была готова произнести, любое из способных причинить вред, заклинаний. Но задуманному не суждено было случиться.
- Прости – как ножом по сердцу, Оливер ничего не отрицал, совершенно, он …
Вариан не знала что сказать, она неподвижно сидела на холодной земле, медленно разжима пальцы, которыми цеплялась за мантию Вуда.
- Почему? Тебе не были нужны мои чувства, моя любовь? – из-за слез было сложно говорить и смотреть на Оливера

Его разрывает на части. Его медленно носит из стороны в сторону. Его сжимают по бокам и, кажется, что из ушей потечет черная кровь.
Ему надоело жить прошлым. Ему надоело быть зависимым от других. Ему надоело жить. Потому что везде есть какая-то щепка, за которую цепляешься. Жизнь – как древко плохо отполированной метлы. Пройдешься по нему неправильно – будет торчать заноза, которая очень скоро вопьется в пальцы в самый неподходящий в игре момент.
Жизнь, она же как квиддич. И, похоже, что в этом матче, он не охотник. Он – ловец. Он пытается поймать снитч, вытягивая руки, но он раз за разом ускользает, а по ладоням бьет бладжером. Счет давно укатил за пределы табло и изменяется с астрономической скоростью. А он входит в петлю Вронского. Он летит к земле, строго перпендикулярно, и, кажется, что сейчас вспашет мокрую землю с сочной травой.
– Заткнись, истеричка.
Маркус дарит Оливеру звонкую пощечину. От нее на бледной щеке краснеет след от широкой флинтовской пятерни. Сочный, свежий – так и чувствуешь сам, как он свербит и колет.
– Женишься на этой сучке – убью. И тебя, и ее. И семьи разыщу – живьем закопаю. И все будет на твоей жалкой душонке, Вуд.
Он идет по головам с изяществом тролля. Он увеличивает скорость и не может выйти из пике. Он разбивается, расшибая голову в кровь, вдребезги метлу и кости в дробь. Когда разворачивается круто и уходит прочь.
Он не намерен терпеть чужие выходки и вудовские истерики. Оливер ему не жена, Маркус ему не муж. Вариан просто третья лишняя, слабое звено. Стоит в нее ударить – сломается пополам.
Она же девушка. Слабая, забитая в себя, гриффиндорка. Которая все время прячется за чью-то спину.
Ола ждет Пэдллмор, Харпер и куча детишек. Потому что это было предначертано с создания мира.
Марка ждет Метка, кровь магглов и смерть в Азкабане. Потому что он сам загнал себя в угол.
И выхода нет – только серый тупик. Весь мир там, за этой кирпичной стеной – стоит лишь постучать палочкой. Как для прохода в Косой. Но проход в лучшую жизнь закрыт, проход сломался как раз на его очереди.
Но он все же попробует.
– Дырявый котел, через две недели. В то же время.
Маркус уверен, что Оливер его поймет. Потому что они вдвоем знают о чем идет речь.
Маркус уверен, что Оливер придет. Потому они вдвоем знают, что будет так.
– Уходите отсюда. Не хочу вас видеть, – прохрипел Флинт, разворачиваясь напоследок. – Никогда не попадайся мне на глаза, Харпер. А то закончишь, как Долгопуппсы.
Он делает пару шагов и смотрит в небо. В последний раз – Метки больше нет. Крикнув «Морсмордре!», Марк выбрасывает резко руку вверх, выпуская из кончика палочки ослепительный залп. И уродливый череп в очередной раз распластался на небе, выплевывая бешенную змею.
Небо зеленеет, небо чернеет. И в душе только ведьмы орут, оглушительно и пронзительно.
Он трансгрессирует и исчезает в потоке черного дыма, что уносится ввысь.
Он окончил игру. Но так и не поймал снитч.
Очередной матч проигран. И теперь его будут наказывать за содействие Орденцам – за то, что оставил их в живых.
Часы долгого и болезненного до ора Круциатуса ждут его с нетерпением. И Маркус готов отдаться этой боли без остатка, как самой лучшей любовнице за всю его жизнь.