Как же осточертели эти гребанные орденцы, которые как тараканы лезли из-за каждого угла, каждого дерева, каждого кустика, развалины, даже трупов своих товарищей! Они были вездесущи, от них рябило в глазах, а ярость бушевала где-то там, внутри, где находится желудок, кишки и сердечко. Все там ревело, сжималось, рвалось на куски, на части, превращаясь в кровавое мясо, и изо рта выливаются потоки алой крови так же, как когда кому-то перерезаешь горло ножом.
  О, да, Маркус убивал с таким упорством, таким извращенным интересом, что кровь стыла в жилах. Он не чувствовал ни сломанной ноги, которая билась в истерике и рыдала кровавыми слезами, не обращал внимания на крики Пожирателей сзади. Он просто рвал и метал – рубил людей в месиво, в настоящий фарш.
  И лицо, и руки, весь он – в крови. В крови своей, в крови чужой. Она льется с него почти потоками, настоящими реками, что текут неподалеку.
  Это настоящая бойня. Никто не уходит отсюда живым. Один убивает другого, калечит, вырывает конечности с мясом. А в голове – шум, как у сломавшегося радиоприемника. Зрачки расширены до бешеных размеров, в носу громко булькает и хлюпает сломанная перегородка. Флинт даже не брезгует – убивает голыми руками. Хватает за скальп, ударяет о развалину, бывшую раньше стеной из белого кирпича, оставляя на ребристой поверхности яркое пятно. Он выворачивает шеи, бьет кулаками в кадыки, ломая так, что дохнешь. Он жутко скалит рот, обнажая крупные зубы цвета бордо, блестящие от крови. И хрипит-булькает-вспыхивает, как спичка.
  Он с криком несется на какого-то мужчину, призывает на бегу какую-то ржавую балку и вбивает ее в мертвеющее тело. Изо рта льется, покрывает подбородок сверкающей широкой лентой. И хрипы в голове. Баночки кровавые в глазах.
  Сзади кричит кто-то из своих, хотя Маркус давно перестал различать маски и лица. Себя он не скрывает – пусть видят, кто вырезает их друзей, коллег и родных. Потому что ему все равно; и только зеленое небо, да Черная Метка впивается в глаза, появляясь в небе. Вслед за Меткой – сноп красных искр. Вслед за искрами – адская боль в запястье, в сломанной ноге. И глаза как будто вытекают через уши от раздирающей голову боли.

  Флинт не сообразил сразу – куда попал. Он трансгрессировал, должен был попасть в мэнор, но. Но он подумал, что хочет домой и упал прямо на лестничную клетку, ударившись виском о перила лестницы. Зато ему повезло – на этаже не было никого, кто мог бы увидеть.
  За ним тянулся кровавый след. Пальцы не могли вставить ключ в замок – не слушались, выворачивались под неестественными углами, перекручивались. И, казалось, что они сейчас тупо отвалятся, как при проказе.
  Маркус наплевал. Он беспомощно выронил ключи из пальцев, наставил палочку на дверь и, произнеся Отпирающее, ввалился – практически упал, в прихожую квартиры.
  В нос ударил резкий запах сигарет, нашатыря и бензина. А из носа ударил новый поток металлического бордо.
  – Уоррингтон, твою мать! Переставай жрать свой дерьмовый кофе и тащи бинты с Костеростом, бесполезная паскуда!
  Он булькал, гнусавил и закашливался. В его глазах плыло, палочка выпала из рук; он просто сполз по кожаной двери, оставляя на черной обивке блестящий след. Но из квартиры никто не отзывался. Вообще никто. Было тихо, даже мертво. Как будто Флинт отсидел в Азкабане лет пятнадцать и вернулся домой – в мертвую квартиру, где подох и Честер, и Грег, и все в округе. Весь панельный дом, раньше под завязку наполненный магглами – сдох. Как последняя крыса.
  Как дох сейчас он сам.
  – Чтоб ты сдох от сибирской язвы, гнида!
  Как у Маркуса хватало сил на брань – было непонятно. Весь истерзанный, похожий на кучу тряпья, облитую кровью, он закрыл глаза, откинул голову назад. И могло показаться, что он просто-напросто умер от потери крови, но его грудь тяжело и часто вздымалась, а воздух, выходящий с присвистом, был горячим и влажным.
  И ныла ноги, горела Метка. И хотелось, в самом деле – подохнуть побыстрее. Чтобы не чувствовать, как кровь заливает лицо, попадая в рот, чтобы не отплевываться от тошнотворной жижи, чтобы не чувствовать всей этой боли, этой липкости и сытого ощущение удовлетворения.
  Он, черт возьми, чуть не перегробил добрую часть Ордена, чуть не перегробил своих, когда топил кого-то в замерзшей реке, проламывая чужой головой толстый лед, раскрашивая его в красно-черный, словно детскую раскраску.
  Флинт устал от этой бойни, которая была бесконечной. Флинт устал от этого безумия, которое топило в себе сознание и разум. Он хотел сказать лит одно слово: «нет». Но не мог отказать самому себе. Он погряз в собственной лжи, он наступает в свои же капканы, падает в свои же ямы. Он просто хочет отдохнуть. Но он скорее сдохнет, чем дождется эту самовлюбленную падлу.