1. Название Флэшбека.
►жажда повторов.
2. Место и дата действий.
►Окраина Лондона, заброшенный дом.
12, 11, 1996
3. Участники.
►Oliver Wood, Marcus Flint
4. Краткий сюжет
►Возможно так складывается жизнь, существует на самом деле понятие - судьба и она неизменно сводит двоих к одному. Это жажда повторов прошлого, жажда что-то изменить или продолжить и эта жажда ведет из друг к другу. Разбитые носы, поломанные кости и блеск в глазах от счастья, от того, что все становится на свои места. Маркус Флинт без Оливера Вуда уже не Флинт, так же, как Оливер Вуд без Маркуса Флинта уже не Вуд. Это закономерно, это правильно. Есть чувства куда сильнее обожания, похоти или страсти. Есть неприкрытая ненависть, пылающая, горящая в груди адским огнем.
Они встретились как будто бы случайно, просто столкнулись в центре запыленного зала.
- Я ненавижу тебя, сукин ты сын. Ненавижу
- Оливер Вуд, ты ничуть не изменился. Все такой же импульсивный долбоеб.
Может быть когда-то они все же превратят друг друга в кровавое месиво? Может быть кто-то выбьет другому почки, отобъет легкие и разобьет в щепки нос? И может быть это когда-то случится именно в эту встречу?Или она закончится как всегда.
R.
жажда повторов
Сообщений 1 страница 4 из 4
Поделиться12011-11-20 23:43:35
Поделиться22011-11-22 16:06:16
Часы тикают секундной стрелкой прямо по ушам, бьют по мозгам этим звуком, что, кажется, крошится череп.
Флинт смотрит в зеркало, но видит только какую-то серую дымку, словно в глаза песка насыпали. По ногам дует, плитка в ванной кажется льдом, но он упрямо смотрит в треснутое зеркало, пытаясь увидеть там что-то. Получается плохо, поэтому он переводит взгляд в раковину, на медный кран, из которого льется вода.
Вода в доме вкусная, только набери в ладони, собранные лодочкой. У него ведь и в самом деле в горле пересохло, он жадно пьет эту воду, плещет ее себе в лицо, водит пальцами по небритым щекам. И снова в зеркало смотрит.
Он так еще долго стоит, и вода кажется не такой уж и вкусной, потому что у нее вкус ржавчины, а лицо и руки уже высохли, но все продолжает водить пальцами по щекам. Маркус сегодня вообще совсем не свой, потому что время уже пять вечера, скоро будет выколи глаз.
На самом деле дела у него идут лучше, чем покажется кому-то другому. У него и работа есть, хоть и своеобразная, и женится он скоро, хоть и по дурости своей, и девушка у него любимая есть, хоть и не своя, и счастье у него есть, хоть и флинтовское, совсем несчастливое.
Вот он и думает об этом своем недосчастье, уже фамильном и передающимся, кажется, по наследству. Думает, когда курит на кухне, покачивая ногой в такт своим мыслям, когда брючина заворачивается в другую, когда ищет этот треклятый носок, который убежал от него и улетел, кажется, в космос.
Когда он одевает пальто, когда завязывает вокруг шеи черный шарф в золотую крапинку, подаренный когда-то Персефоной, то чувствует, как жжет Метка. Она тлеет изнутри, сворачивает кровь, застаивает ее в венах и артериях, что рука немеет. И чувство такое, как в первый раз, когда череп чернеет бурой кровью и тянет за нитки сердце.
У него вообще какие-то проблемы с сердцем в последнее время. Слишком часто оно ноет и болит, не по душе или прочей нематериальное хуйне. И Флинту совсем не хочется говорить об этом Пенелопе, потому что она и так волнуется за него больше, чем нужно, а если он сам пойдет в Мунго, то она совершенно точно глянет в его карту.
Маркус прикуривает от палочки и выходит на лестничную клетку, запирает дверь. Когда он разворачивается, то прямо перед собой видит девчонку-магглу, которая живет на несколько этажей выше. У нее заплаканные кроличьи глаза, а нос течет, словно сорвавшаяся труба в сортире, она часто всхлипывает и смотит-смотрит-смотрит, от чего становится совсем не по себе.
– Сигареты не будет?
У девчонки надтреснутый голос, совсем еще детский, но совершенно взрослые глаза. Флинту очень хочется свернуть ей шею, дать хлесткую пощечину и удочерить одновременно. Но он только выдыхает сизым дымом в ее покрасневшее пятнами личико и пожимает плечами:
– Не курю.
На него смотрят недоверчиво и удивленно, что немудрено – ее явно смущает то, что Маркус курит прямо у нее перед, простите, под носом. Девчонка даже не морщится от дыма, она лишь проводит рукой по открытым ключицам и разворачивается, опустив плечи. Она ежится, потому что футболка у нее очень тонкая, что даже видно проступающие позвонки. Ее ничуть не жаль, потому что ей всего шестнадцать, а отец у нее пьет. Ее мать вообще никогда не видно, и для Флинта не будет сюрпризом, если она танцовщица в баре через дорогу или же просто стоит на шоссе.
Он идет в совершенно другую сторону, потому что ему нужна другая лестница. Но он останавливается из-за ее слов, сказанные с какой-то тоской и легкой завистью.
– У тебя хорошая жена, Флинт. А меня Рейчел зовут.
Маркус поднимает голову и смотрит в пролет лестницы. Лица девчонки он не видит, но ее имя запомнил хорошо. И когда он трансгрессирует, зайдя в тупик, то не замечается, как Рейчел смотрит на него из окна лестничной клетки. И уж тем более он не знает того, что она сквиб.
Неконтролируемая дрожь прожигает насквозь, Маркус рухнул безвольным мешком прямо на крыльцо заброшенного дома, стоявшего на отшибе. Из-за приоткрытой двери сочится запах смерти и беды, а у Флинта всегда был хороший нюх.
Нет, его совсем не тянет блевать, просто он совсем не выспался, поэтому и трансгрессия прошла совсем неудачно. Ему даже кажется, что правую руку расщепило, где-то в районе плеча, но это не так, просто вспоминается неудачный опыт. И даже когда в прихожую заходишь, когда нечаянно цепляешься этим самым плечом за гребанный косяк гребанной двери, то вообще не удивляешься. Только заклинание обнаружения вообще вылетает из головы.
И вот когда ты идешь по ссохшемуся ковру, когда слышишь протяжный скрип досок, то чувствуешь настоящую ностальгию. И шар Люмоса кажется самым лучшим проводником. И только занавески вздымаются к потолку от ледяного сквозняка. И шаги. На первом этаже шаги.
Флинт чувствует, как лицо бросает в жар, как пульс учащается чуть ли не до ста пяти. Он несется обратно к лестнице, не обращая внимания на то, что его охрененно как слышно. И когда он достигает цели, когда несется вниз, перепрыгивая через несколько ступенек, то совершает резкий выпад, направляя палочку на предположительную цель.
– *Expulso! – Орет он, и алые ленты вырываются из палочки, разнося стену к чертям собачьим. Поднимается пыль, и Маркус чувствует, как она скрипит на зубах.
*Expulso (Экспульсо) – мощное заклятие, напоминающее по действию «остолбеней», но сильнее и опаснее, более трудное в использовании.
Оно совмещает несколько эффектов: слабый взрывной, режущий и ударный. После первого произнесения из палочки вырываются алые лучи, похожие на молнии. Заклинание срабатывает даже после повторных выпадов рукой, что освобождает от произношения формулы в очередной раз.
Поделиться32011-11-23 15:18:11
Каждое утро начинается одинаково. Безнадежно скучно, пока серость улиц пытается тонкими нитками пробраться сквозь зеленый гардин в столовую, окутав дом и его обитателей меланхолией Лондона. Каждое утро он спускает длинные бледные ступни на промерзший паркет, ежиться и медленно бредет в ванную, предварительно убедившись, что его жена еще в постели, спит. А она всегда спит. Или может просто делает вид, что спит, чтобы он не лез к ней целоваться, не бурчал, как старый перечник с радикулитом и после драконьей оспы. Его жена чудесная женщина, она его искренне любит, не катает скандалов, готовит вкусный завтрак и хорошо пахнет. Золотой человек, жена Оливера Вуда. Терпеливая женщина, такая нежная. И вовсе не возмущена его работой и пристрастиями. И в свое время она даже терпела летающий по квартире снитч, плакаты любимых команд Оливера и зеленый чай с жасмином. Через год, правда, прошла жажда развешивания плакатов, он начал домой приходить раньше и в награду получал больше секса. Чудесно, на самом деле вышло.
Оливер не любит утро. Оливер не любит утро, если с вечера он поговорил с кем-то из ордена. Оливер ненавидит утро, когда знает, что за окном туман, смог, море бегущих кто куда людей и волшебников, затерявшихся в толпе. Это утро приятнее предыдущих, но не отличается особой приятностью. Он сегодня получит зарплату, сможет купить новый диван домой, выпить с женой бутылку вина, расслабиться. Если, конечно, доживет до вечера.
Глупейшие мысли для мужика. Глупейшие мысли в момент, пока он спокойно чистит зубы очень мятной пастой и старается не прорезать десна ниткой. И все таки прорезал. Так щипает теперь, ужас просто. Надо купить другую пасту. Не мятную. Или вообще зубы не чистить. Все равно потом кофе пить будет, какая уж разница. Стал себе над умывальником и размышляет о бытие житие, забыв о своих деснах, о жене и, казалось бы, достаточно неплохой жизни. Настолько неплохой, что Оливер даже щетину двух недельную сбрить забыл, и если бы не та самая жена, то, пожалуй, и пары носков бы не купил, ходил бы в старых. Но нет, носки есть, кофе неплохой есть, везде чисто и он моет голову по утрам. Жизнь еще не улетела в трубу.
Другой вопрос вот в чем – как он, Оливер Вуд, докатился до такой жизни? Война войной, но его-то не задевает. Чистокровный, достаточно богатый род, хорошие перспективы, много дверей в будущее открыты, а он засел в маленьком домишке, почти на окраине города, с молодой женой, щетиной и чашкой полу остывшего кофе. Работающий на орден феникса, и бегающий на побегушках. Война. Это смешное слово. У него странное значение, Оливер вообще не должен принимать в этом участия, но! Как же жажда помогать, спасать, быть в гуще событий? Как же обойтись без рвущихся из груди гриффиндорских качеств, которые так и прут наружу, обдирая кожу на ребрышках. Сейчас мог бы ездить по миру с командой, хотя и во втором составе, но все равно! Это же уже что-то, тем более он такие надежды подавал.
Громко и протяжно мяукнула кошка на пороге дома. Он наступил ей на хвост, пока пытался закрыть дверь с витражным стеклом. Таким как у бабушек в возрасте, кошатниц, если видели. Твою мать, тише! Сейчас наверху чуть приподнимет голову жена, посмотрит по сторонам и с легкой еще сонной улыбкой положит обратно на подушку с зеленой наволочкой. А он пойдет себе по грязным улицам обычного такого рабочего района, медленно передвигая ногами, и покручивая в кармане пальто с поднятым к верху воротником, палочку. Никто на него не смотрит, естественно. В Лондоне людям плевать на прохожих, на происходящее вокруг, пока их самих это не касается. И знаете, правильно же поступают эти Лондонцы. И Оливер так поступает, чаще всего, а вот именно сегодня ему хочется идти и рассматривать прохожих, грязные стены домов, витрины открывающихся магазинов. Ему хочется побыть хотя бы немного магглом, где все не так легко как у волшебников, но в то же время очень просто. И даже не смотря на то, что он, скорее всего никогда в жизни не поймет маггловской техники, стиля жизни, способа и возможностей, все равно они ему нравятся. Искренне нравятся, импонируют. Такие интересные и знаете ли, почти как дети. Или может это ему так кажется, просто потому, что он сильнее за счет обычной деревяшки и магии в крови. Магия в крови. Как будто бы у него в венах что-то блестит, шелестит, искры летают. Магия в крови. Нет такого. Просто магия. Где-то. Где-то в нем. Бурлит, наверное. Как океан, который очень разбушевался. Бурлит, шипит, кидается эта магия. И сегодня, пока он пытается найти пустой проулок и, найдя, трансгрессирует, эта магия почти выплескивается сквозь уши и нос, она заполняет всего, без остатка. Как когда-то его заполняла ненависть, так сегодня его переполняет магия.
Перед глазами старый, запыленный дом. Доски кое-где с окон почти отпали, гвозди уже давно не держат эту развалюху хоть в немного собранном виде. Сами заржавели, состарились, скрипят и препираются меж друг другом. Ужасное место. Оливер трансгрессировал возле дома и пару раз покрутился вокруг себя. За домом лес. По бокам от дома лес. И только перед какая-то небольшая, но очень грязная речка, которая тихо-тихо течет, журчит, плачет. И дом большой. Грязный. От него пахнет несчастьем, плесенью и сыростью. Смотришь на него, на дом этот и хочется побыстрее уйти, трансгрессировать подальше, и больше никогда к нему не возвращаться. Но есть задание, которое нужно исполнить. Вряд ли конечно, кто-то надумает пробраться в подобное место или жить в нем, но дело есть дело. Его задача все осмотреть. Не более, не менее.
Установив на всякий случай обнаруживающие чары, Оливер тихо пробрался в дом, осматриваясь по сторонам, и все больше и больше корча гримасы отвращения. Интересно, кто-то жил раньше тут? Проеденные голодной молью ковры, старые, порванные и бесцветные шторы, мебель поломана. А кухня видимо много лет назад перестала кухней быть. Только обвисшие на петлях дверцы и говорят о том, что это вообще кухня была, да парочка ссохшихся макарон по полу.
А чары то, сработали. И шаг чей-то он тоже услышал. Тихий шаг, но твердый, видимо человек крупный. Кому, черт подери пришла в голову идея прийти сюда? Только ненормальному. Сам Вуд не зашел бы сюда по своей воле даже нужду справить. Хотя, если хочется ссать, то хочется и тогда, наверное, ему бы плевать было. Сейчас не об этом. Сейчас о том, что ему вдруг захотелось стать мухой. Немой мухой. Чтобы не жжужала, и залететь куда-то. Но это только секундный порыв, а страх вызван депрессивным видом и настроением дома. Он же не трус. Кто угодно, но не трус.
И видимо не он один понял о том, что в доме есть кто-то помимо скрепящих дверей и морозных сквозняков. И этот кто-то несется вниз хуже подстреленной в зад лани, выкрикивая проклятья.
- Рrpotego!
- Stupefy!
Он сам не понял, как умудрился отскочить от летящего в него заклинания, но очень ловко приземлился на задницу и добанулся головой об стену. Что за день то такой!
Stupefy! Поток силы, сшибающий с ног.
Поделиться42011-12-03 16:49:57
В горле встает комком – вязким и склизким, его не сглотнуть, не выплюнуть, от чего дыхание перерывает, словно нитку. И пыль серебрит его пальто, волосы, ботинки, серебрит все вокруг, устилая своим покрывалом слой грязи и выцветвший ковер.
Флинт смотрит себе под ноги, смотрит на вмятину в стене от пролетевшего мимо Оглушающего, смотрит совершенно стеклянным взглядом, потому что он не понимает, не верит, не хочет в это верить и это понимать. Он не хочет поднимать взгляд, потому что так он вернется в свое гребанное прошлое, которое упорно хочет забыть. И он молит всех, и Моргану, и Мерлина, и Артура, даже Тора и Йормунганда молит, чтобы всего этого не было, чтобы все это было снов, нереальным, тупым, прошлым.
Маркус Флинт до одури хочет не встречать своего прошлого в лице Оливера Вуда.
Он взмахивает рукой, посылая проклятье вновь и вновь, вязкая темнота дома растворяется на мгновения, ее режут алые языки, освещая рамы с изрезанными полотнами, деревянные подпорки стен, кровавые брызги на мертвых окнах, заколоченных гниющими досками. И он кричит, Флинт кричит, проклиная все на свете, выплевывает грязные ругательства, как последний маггловский сапожник, он изо всех сил выбрасывает руку вперед, не щадя самого себя, не чувствуя ноющей боли в плече.
Его Метка горит, будто окутанная Адским пламенем, она живет своей жизнью, собственной, запретной, яркой. И его давно жрет эта боль, высушивает, день за днем, он чувствует себя прокаженным какой-то неведомой чумой, которая забивает голову злобой и ненавистью к одному единственному, который мог бы умереть прямо сейчас. Но он не умирает, падла, не умирает, паскуда позорная, он живет, дышит, двигается, его органы прекрасно функционируют, его мозг и сердце в полном порядке, с ним все хорошо. В отличие от самого Флинта.
– Зачем? Зачем ты вернулся в мою жизнь, ебаный мудак?
Его голос срывает с яростного крика до шелестящего шепота. И он стоит прямо над ним, стоит над этим человеком, который порушил всю его жизнь, который вставил свое веское словцо и заставил думать о нем непозволительно много. Оливер смотрит на него, смотрит своими бесстыжими глазами, взглядом гребанного побитого оленя, который раздражает только еще больше. Флинт дышит часто, его лицо кривится в приступе неконтролируемой ярости и агрессии, он ударяет ногой в тяжелом ботинке по его руке, которая отчаянно сжимается палочку. Кусок теперь уже бесполезного дерева вылетает из его пальцев, с тихим стуком катится по деревянному полу и замирает у стены, которую исполосовала толстая и отвратительная трещина.
– Тебе одному плохо? Скучно? Захотелось приключений? Или просто жить надоело?
Флинт ударяет пяткой в лицо, полное негодования. Он хочет стереть это выражение с его чертова лица, потому что оно его раздражает до чесотки в деснах. На лбу появляется некрасивая складка, верхняя губа сама поднимает, открывая ряд крупных, блестящих от слюны зубов.
Руки Оливера хватают его за ногу, пытаясь хоть как-то отсрочить еще один удар, тяжелый и сильный, но это только еще сильнее выводит Флинта из себя. Он рычит, заутробно и совсем не по-человечьи, словно разъяренный зверь, он трясет ногой, чтобы стряхнуть эти длинные пальцы, но получается совсем плохо, совсем. И он, дойдя до самой высокой точки кипения, когда что-то щелкает в голове, будто включая режим берсерка, который думает только об убийстве, бьет второй ногой по чужим рукам, а потом давит на подвернувшуюся под подошву ботинка ладонь, чувствуя, как громко и мелодично хрустят кости.
– Что, паскуда, нарвался? Молчишь, скотина.
Флинт сплевывает на пол, смотрит на Оливера сверху вниз с явным раздражением. Он не пытается скрыть свою злость, потому что ему это не нужно. Ему не нужно скрывать свое отношение к происходящему, потому что ему это не нужно. Потому что ему все равно, что сейчас о нем подумает этот ублюдок, потому что он не стоит и ногтя на его мизинце. Ему не нужно казаться лучше, чем он есть, потому что Оливер и так прекрасно знает, что он из себя представляет.
И он понимает, что ему незачем бояться смотреть в глаза тому, с кем у него было общее прошлое, которое так упорно хочется забыть. Флинт прекрасно знает, что ему от этого никуда не деться, но он отрицает это, раз за разом, пытаясь убежать, спрятаться, вместо того, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. И убить, чтобы больше ничто и никогда не напоминало о том, чего быть не должно.
Но когда он давит эту чертову ладонь, когда он чувствует, как под толстой подошвой ботинка перекатываются косточки, то понимает, что воспоминания не выдрать из памяти. И они лезут в него так упорно, словно его память это единственная среда обитания, в которой они могут выжить. Они борются за свою жизнь, яростно и страстно, будто бы это единственный шанс на спасение. И перед глазами появляются эти картинки, картинки показывающее то, чего он не хочет помнить, они сменяют друг друга, быстро-быстро, складываясь в один потусторонний фильм, без продолжения и начала, с хреновой постановкой и неудачными актерами. И он, Флинт, является там самым главным персонажем, которого гложут переживания и смятения.
Но он сам чувствует себя только хреновым героем малобюджетного бесконечного сериала, который смотрят домохозяйки из района гетто, что находится где-то через квартал от его дома. И это настольно отвратительно и мерзко, настолько глупо и неуместно, что ему самому хочется сжечь это пленку, а лучше – никогда не участвовать в этих гребанных съемках. Что бы себе же сделать лучше.
Но у него нет способности поворачивать время вспять равно настолько, насколько у него нет Маховика Времени, который он как-то раз видел в ящике стола МакГонагалл. Поэтому ему нужно разбираться со всем этим дерьмом прямо сейчас, иначе оно будет преследовать его всю жизнь, пока он не умрет – в Азкабане, в рейде или же в объятьях своей жены, которая будет такая же старая, как и он. Хотя первое куда более вероятно, потому что его руки уже давно в крови.