Я знаю, что такое потерять смысл. Я знаю, что такое просыпаться утром, видеть солнце и радоваться ему искренне, но не понимать, не верить зачем оно. Но я научилась. Меня зовут Луна Лавгуд. И я буду светом тому, кто позовет.

Маленькая третьекурсница Лавгуд не боялась ничего. Этот мир отнял у нее то, что отнимать нельзя. Но она видела то, что еще осталось и уходить не собиралась.
Она принадлежит всем и не принадлежит никому. Если она исчезнет: ее исчезновение заметят, расстроятся. Но если ей больно, плохо, она есть все равно, она не уходит и всем привычно. Она же есть. Странноватая Лавгуд, у которой не все дома, у которой погибла мать, у которой спятивший на этой почве отец, да и она сама тоже. На этой же почве. Они оба ненормальные. Все это знали. Но они были безобидно ненормальные. Никому не делали зла. Если обижали, то по глупости. Не со зла.
Ее зовут Полоумная Лавгуд. Она ненормальная. Она не умеет одеваться. Потому что когда у тебя нет матери этому сложно научиться интуитивно. Она не умеет общаться, потому что когда у тебя нет матери ты замыкаешься в себе. Она удивляется, когда к ней хорошо относятся. Она удивляется, когда к ней относятся плохо. Она вообще всему и всегда удивляется. Но больше всего она удивляется почему она еще жива. Зачем, ради кого и чего. Если ее мать забрали, убили, растворили в этом бесконечно-синем небе, на самом деле черном как преисподняя, которой может и нет, если все так, то зачем она? Если погибают такие хорошие люди, то зачем она – глупая, вечно спутанная в своих мыслях и суждениях Лавгуд?
Но у Луны был еще папочка. Она верила в него. Он был из разряда тех людей для нее, ради которых и надо жить. Страдать и радоваться. Плакать и смеяться. Просто жить. Любить. Любить всех. Потому что в душе даже самого жестокого убийцы живет маленький мальчик спешащий домой с буханкой теплого, белого, такого вкусного хлеба, к своей бабушке, маме, папе, дяде. К кому угодно. Хоть в приют, где обязательно тоже был кто-то добрый ради кого хочется возвращаться. Старая седая уборщица, или охранник маггл…
Любить всех. Потому что у каждого в душе есть свет. И надо уметь его достать. Хотя бы на время. Дать попробовать этот мир хорошим, счастливым, не безнадежным. Но Луна… Он так расстраивалась. Когда видела, как этот свет, так красиво блиставший всеми сокровищами души перед тобой и миром, вдруг как на резинке отлетал назад с невероятной скоростью. И тебя как будто ножом полосуют. Ты понимаешь, что не виновата. Ты понимаешь, что это просто закон жизни для человека – радоваться, а потом когда случается плохое начинать страдать в нем со вкусом, растягивая, жалея себя. Луна очень любила жалеть себя. Все любили. Только Луна делала это так – она понимала себя, понимала за что жалеет. И увидев те же симптомы умела помочь. И так помогала и себе. Искренне, совершенно искренне и бескорыстно даря свет, она как Луна отражала его от Солнца этого мира и как проводнику и ей что-то оставалась. Приятная пустота. Спокойствие. Сонное и блаженное спокойствие, которое она так любила, в котором было так хорошо и светло.
Ее зовут Луна Лавугд. И она живет интуицией, верой. Любовью.
Любить – это значит дарить тепло и отпустить на холодную улицу не задерживая, не неволя того кто этого хочет. А когда замерзнет снова впустить, согреться самой, потому что пустота не греет, и согреть троекратно того кто попросит. Это чудо. Это Луна.
Такие люди не рождаются. Они падают с неба. Серебристые ресницы над глазами цвета неба в хмурый и осенний день, а потом и раз и они уже глаза цвета неба над полем с цветами, где так ярко светит солнце. А потом раз и это видение уже кружиться вокруг своей оси в завихрении своих белых, так чудно и волшебно вьющихся волос. Она чудо. Хрупкое маленькое чудо, которое так ранимо, но так несокрушимо. Потому что ее ведет свет. Возможно, когда мама Гарри Поттера Лили Эванс-Поттер отразила заклинание небытия от Гарри она подарила ему не только дальнейшую жизнь в этом мире, но и свет. Свет который дарят те кто умирает. Она была волшебницей и волшебницей сильной. Но куда сильнее любовь. Ее не передать намеренно, насильно. Она переходит лишь тем, кто ее принимает. И Гарри принял. И поэтому за ним пошли. И поэтому он выживал. Выживал всегда и вопреки всему. Он был живой. Всегда живой. И тепло его души смотрело на мир глазами его матери Лили, которая продолжала жить с ним. Которая никогда его не оставляла. Всегда была рядом, даже если ему казалось иначе.
Так и Луна. Возможно, очень возможно, те кого мы любим перед уходом дарят нам то, что поможет жить, ради чего будет жить. И она всегда была рядом и в ней – мама Луны. И поэтому Луна не боялась ничего. Она может и не чувствовала, может и не верила, хотя очень хотела верить, но ее мамы не было и она это видела. А глаза иногда врут. Неизвестно зачем, неизвестно почему нас оставляют в этом суетном мире. Зачем, почему. Ведь все ложь, все тлен, все преходящее и переходящее куда-то не туда. Это мир, где предают. Где предают так глубоко, что и сами не понимают что делают. Где просто делают больно по незнанию. Где не делают ничего и уничтожают хрупкий мир чьей-то души. Где одним только словам разбивают на миллионы осколков хрустальные миры, которые больно вонзаются в каждый кусочек плоти и уже никогда не уйдут и при каждом движении будут напомимать о себе.
А бывает делают так мало, так не задумываясь и этот мир оживляют. Одно слово. Одно ласковое прикосновение. Один жест. Один взгляд. И песни хочется петь и летаешь и душа так тепла, так нужна кому-то, так светло, от слов так немногих. И они так ценны. И пусть ненадолго, пусть все пройдет исчезнет. Это зачем-то надо было. Мы узнаем это потом. Может быть узнаем. Но раз нас ведут чувства куда-то мы должны их слушаться. Ведь все-таки надо жить. Пусть непонятно зачем, пусть непонятно ради кого и чего, а жить. Жить, жить, жить.
Луна Лавгуд не нарушала правила. Для нее они просто не существовали. Зачем это правило? Почему мне нельзя идти по Хогвартсу ночью, когда он прекрасен? Когда он прекрасен так, что моя душа воспаряет и высь и я не чувствую что живу, но только в жизни я это увижу?
Почему я должна в это время лежать в своей постели и смотреть в потолок? Видеть за окном сияние Луны, раскиданное синим светом по полям, дорогам и лесам и оставаться равнодушной? Переживать о завтрашнем эссе по трансфигурации, которое написала два часа назад? Да какая разница? Написала да. Было интересно, многое узнала. А теперь можно я пойду погуляю, а? Можно?
Эхо ответило: «Можно». И Луна пошла. Одела белый-серебристый халатик на бледно-голубую пижаму, которая кстати была ей коротка, что забавно, ведь Луна была маленького роста, скорее была бы длинна... Наверное она так давно ее носила, что даже и не заметила как выросла. А зачем? Зачем замечать. Зачем менять вещи, которые еще такие хорошие. Такие привычные и цветом и узором и дырочкой знакомой на рукаве, которую никак не дойдешь зашить. И оторванная пуговичка на воротнике. Все это у Луны было. И было привычно. Может со стороны это и казалось странным, да она и сама немножко подрастая это поймет. А пока Луна была маленькой девочкой, куда меньше своих сверстниц, лет на пять, а может и на десять… Ну, не на десять, конечно… Хотя кто знает. Это же Луна. И ее эти мелочи не интересовали. Кто вспомнит какая у нее или у него была пижама пять лет назад? Не вспомнит. Потому что она каждый раз и каждый год, а если и не чаще – разная. А Луна вспомнит. И это придает ее жизни устойчивости. И того, что для нее все важно. Она не кинет в огонь то, что ей было дорого просто так. Она верная всему. Своим мыслям, делам, друзьям, которых у нее официально нету, а неофициально это весь Хогвартс. Да куда там – весь мир.
И будет помнить все. И будет беречь все что уходит. Не цепляться. Помнить, беречь. И бояться забыть, потреять. Потерять этот свет что был тогда. А вдруг он был одноразовый? Для того – конкретного случая? Луна поежилась, идя по холодному коридору. Ей стало страшно и холодно. А когда таким людям страшно и холодно – это не порядок в мире, тут что-то перещелкивает и находится сразу тот, кому есть что отразить. Тепло отразить. Свет отразить. Только он прячется. Его еще надо достать.
Спустившись бесшумно по стене уютно обхватив колени руками, Луна разглядывает своего неожиданного спутника по ночным прогулкам.
Это староста. Но она его не боится сейчас. Да и так бы не боялась. Но в данный момент чувствовала что это какой-то беспомощный староста. Как маленький первокурсник, как маленькая девочка заблудившаяся в торговом центре. Луна не знает что такое торговый центр, но такое сравнение ей кажется удачным.
Луна и сама не знает как разглядела его, этого беспомощного парня здесь, в кромешной тьме. Возможно ее зрение просто уже адаптировалось к такой темноте, к такому свету ночи и дня, продолжающего жить и во тьме, надо только разглядеть.
- Привет, ты же Седрик? Можно было, конечно, начать с «Привет, как дела, как тебя зовут, я Луна» и все прочее. Но нет. Имена и события это все неважно. Точнее очень важно. Но без лжи, так – напрямую. И без правды всей и стразу. Потихоньку. То что надо, чтобы тебя не прогнали сразу. Захотели поговорить. А им надо поговорить. Потому что людям надо разговаривать, когда им плохо. О разном. И об одном на самом деле. О своем одиночестве.
Луна не очень увлеклась борьбой между чемпионами Турнира. Но однако ходила. И видела этого спокойного, такого немножко лидера юношу. Многие там в него влюблялись. Это Луна знала, потому что была наслышана в Рейвенкловской гостиной, за Ревейнкловским столом, в всея коридорах Хогвартса и библиотеки… Если бы Луна умела, она бы закатила глаза. Слишком часто слышала и о Седрике, «который так возмужал» и о Краме «вау, это же лучший игрок в квиддич! А он пригласит меня на свидание?» и о Гарри, тут было два варианта «вот сволочь» и «Гарри лучше всех» и далее почти все тоже что и о Седрике. Луна наслушалась и создала себя неправильное впечатление о Турнире. Ей начало казаться что главной целью его являлось найти всем чемпионам невесту, а вот Флер жениха… И тем самым укрепить магическое сотрудничество между странами. Может Луне так наивно казалось, а может было и так.
Но сейчас она видела просто юношу. Грустного юношу, на которого свалилось слишком много забот. Забот которые приносят славу. Но приносят боль и чувство одиночества. Потому что есть вещи, и таких вещей в жизни очень много – которые надо пройти самому, самой через все тернии и боль. А другие могут только помочь побыв рядом. Быть рядом – это все что нам дано знать.
И вдохновить. Заставить поверит в себя, найти то что важно очень. Зажечь свет.
Луна склонила голову и с улыбкой, теплой, ясной, совсем не широкой и не глупой, ясными глазами смотрела на Седрика Диггори, чемпиона Хафлпаффа, которы сидел на полу и ему явно было очень плохо. Он взрослый уже кажется кому-то – семикурсник. А Луна сейчас видела, как и себя, видела рядом маленького двенадцати-тринадцатилетнего мальчика, который просто заблудился и попал на класс выше и теперь не знает что делать. Странные ассоциации не мешали Луне просто сидеть рядом и знать, что этот семикурсник просто играет сейчас в проигрыш. Он хочет победить, него в глазах, движениях это написано. Но он потерялся. Он не ослаб, нет. Он просто немного устал. И боится, боится не оправдать всего того,  что на него возложили.
А она может помочь. И хочет помочь. И вот уже твоя собственная боль развеялась и полетела к синим небесам с горы на просторным плато небесной травы и цветов под лучами света, под лучами солнца…
Заряд пошел, Луна потеряна для мира, теперь она только здесь. Она пришла, а значит так надо. Она ушла откуда-то, а значит так надо. Она верит в Седрика, а значит он поверит в себя.
Иначе Седрик сломается и пошлет все к чертям, разочаруя всех проще и сразу. Чтобы не было так мучительно больно, как могло бы быть при проигрыше. А так. Всегда можно сказать – мне это было не интересно более и я сам ушел. Что я так не видел, что мне это далось. Но он так не сделает. Луна видела. Она вообще многое видела в людях, знала о них. Даже если они сами не догадываются и не хотят этого принимать и верить в это.
Луна все знала. Во все верит. Ей так легко управлять опираясь на это.

Меня зовут Луна Лавгуд. И я уйду, когда мой свет перестанет быть ярким. Потому что я и сама удивляюсь как его хватает хоть на кого-то. Это странно. Но когда люди уходят. Я понимаю, что это была иллюзия тепла. Иллюзия, не больше. И я умею растворяться в небытие. Но пока я нужна. Я буду рядом.